Вольные хлеба. Светлана Гершанова
снимайся с партийного учёта и приезжай. Только смотри, не опаздывай.
– Ни в коем случае! Спасибо!
В моём родном городе царила осень.
Бульвар на Пушкинской осыпал листву на гаревые дорожки, Дон блестел на солнышке каждой своей волной…
Всю эту золотую неделю счастье переполняло меня и выплёскивалось на всех окружающих.
Я сообщала всем, всем, всем, что меня зачислили на Высшие в стране Литературные курсы, зачислили!
Да, два года в Москве, отдельная комната, сто шестьдесят рублей стипендия, и такие лекции! Конечно, хватит денег! Какой разговор!
Побывала на радио и на телевиденье, в издательстве и в журнале. Все радовались за меня!
И на свою родную проходную пришла к концу работы, и ещё и ещё раз рассказывала всем, как это здорово – жить и учиться в Москве. И опять все радовались за меня! Все, да не все.
Была у нас одна женщина-конструктор, такой же «заблудившийся трамвай», как и я.
Как-то она попала в редакцию газеты, и рассказывала с завистью – какие они все раскованные – ходят, курят, сидят на столах…
Не стала разочаровывать её – вот уйдёт красивая женщина, они сядут за свои столы, и станут просто делать газету, с обязательными материалами, часто не интересными им, с невозможностью сказать что-то своё или по-своему.
С начальственной правкой, с которой не можешь не согласиться, с начальственными упрёками, что не можешь писать живо о том, что тебе не интересно. Была я однажды невольным виновником и свидетелем такой выволочки.
Я-то была вольным стрелком, свободным художником, я могла писать только о том, что мне интересно! Правда, интересно мне было всё…
Я бросилась к ней, как только она вышла из проходной:
– Ты знаешь, какие у нас предметы? История искусств, история кино…
– Зачем ты мне это говоришь?
– Мне казалось, тебе это ближе, чем другим.
Она повернулась и ушла, не прощаясь.
Маму я давно не видела такой счастливой. Она тоже рассказывала всем, всем, всем, что меня зачислили.
– Отдельная комната в Москве на два года! Она так рвалась в Москву, хоть на неделю, хоть на два дня! И стипендия – сто шестьдесят рублей, как её зарплата.
– Вы же сначала говорили, что её не приняли, потом – что кандидатом, – недовольно прерывает её жена моего брата.
– Ну да! А теперь зачислили. И не надо будет трогать деньги, что она столько лет откладывала, как говорила – на вольные хлеба. Ещё пригодятся после курсов, чует моё сердце – не вернётся она на свою фирму.
– За много лет – это сколько же можно было денег собрать! – задумчиво произносит моя золовка.
А мама говорит как-то, между прочим, что брат давно мечтает о машине.
– Но денег, конечно, нет, тратят по мелочам. Хотели занять у родителей – не вышло.
– Мам, давай, я ему займу, я же два года могу не трогать свои деньги. И после курсов – они мне нужны не сразу, будет отдавать рублей по сто в месяц.
Брат был счастлив. Господи, сколько счастливых людей было вокруг меня в эту неделю!
– Но