Гибель адмирала Канариса. Богдан Сушинский
Вильгельма, – с обвинениями жены в супружеской неверности, унизительными угрозами и столь же унизительной предутренней мольбой о прощении и клятвами верности. После которых Эрика иногда с королевской милостью снисходила до того, что подавала ему свое тело, как милостыню юродивому.
И именно так, в виде милостыни, он, всесильный шеф абвера, человек, одним видом своим, самой должностью внушавший страх множеству людей во всей Европе, облагодетельствованно принимал эту подачку. Унизительную подачку одной из самых красивых женщин Германии.
Да, так происходило множество раз, поэтому Канарису не только давно следовало бы привыкнуть к подобному отношению, но и смириться с ним. Однако дело в том, что в ту ночь супруга повела себя с особой жестокостью.
– …Но ведь мы в течение столь долгого времени не были с тобой в постели! – разъяренно, задыхаясь от ярости, прохрипел тогда Вильгельм, чувствуя, что жена отторгает его уже не столько из-за физиологической пресыщенности, сколько из-за нравственной брезгливости. Причем вызванной отнюдь не мимолетными порывами ревности.
– Верно, не были несколько месяцев, да только не по моей вине, – бросила Эрика, все еще предпринимая попытки вырваться из его цепких рук. – Поскольку все это время пустовала ваша, именно ваша, половина этой опостылевшей мне усыпальницы.
– Но и не по моей вине. Ты прекрасно знаешь это! В Риме я выполнял задание фюрера. Его личное задание, – пытался объяснить он, забыв на время, что на эту несостоявшуюся пианистку авторитет Гитлера абсолютно никакого впечатления не производил. – В этом смысл моей службы фюреру и рейху.
– Фюреру и рейху, но не нашей любви.
«Какой еще любви, черт возьми?! – внутренне взорвался Канарис, чувствуя, что нервы его на пределе. – Какой, к чертям собачьим, любви, если только благодаря Господнему заступничеству да своему хладнокровию я чудом сумел вырваться из камеры, из которой до меня еще никому вырваться не удавалось?!»
– Я был схвачен, находился в тюрьме, и ты прекрасно знаешь, с каким трудом мне удалось вырваться уже из рук палача!
Он так и не признался Эрике, что бежать из тюрьмы ему удалось благодаря убийству прибывшего к нему за исповедью священника. Однако для нее не могло оставаться тайной то, что было известно не только руководству рейха, но и многим подчиненным адмирала, и что, хотя и вполголоса, но достаточно оживленно обсуждалось в аристократическо-абверовских салонах Берлина, постепенно превращаясь в «легенду о Канарисе». В еще одну легенду…
– То есть хотите сказать, что вырвались из рук римского палача, – все упорнее отчуждалась от него Эрика, переходя на «вы», – чтобы самому превратиться в палача, только уже целендорфского[19]?!
– Всего лишь хочу уточнить, что с моим вынужденным служебным отсутствием все ясно. А вот с кем ты могла наслаждаться все это время? Кто он и как ты посмела?!
– Как посмела?!
– Вот именно, как ты посмела,
После женитьбы Канарисы поселились в аристократическом пригороде Берлина Целендорфе. Канарис действительно множество раз устраивал своей супруге сцены ревности. В частности, одна из них, которая интерпретируется в этом романе, подтверждена многими исследователями, поскольку отголоски ее нашли свое отражение и в отрывочных, эмоциональных воспоминаниях самого адмирала, и в последовавших после их ссоры излияниях души фрау Эрики Канарис.