Моя жизнь и любовь. Книга 2. Фрэнк Харрис
горю были неисчерпаемы. Чуть позже он подарил мне томик своих стихов.
– Я тоже писал о вечности сна, – сказал он.
В сборнике я нашел сонет, который Марстон-младший посвятил своей любимой Мэри Несбит. Мне он представляется одной из самых искренних и благородных английских элегий, хотя и пропитан неизбывной грустью.
Примерно в это же время я познакомился с мисс Мэри Робинсон и ее сестрой, но по той или иной причине мы не очень ладили. Однажды она обидно посмеялась надо мной. Возможно, я был тогда слишком молод, чтобы понять остроумие этой женщины. Вскоре она вышла замуж за французского профессора и уехала жить в Париж, я потерял ее из виду; но время от времени почему-то сожалел, что не узнал ее ближе.
Насколько припоминаю, с Робинсонами меня познакомил Фрэнсис Адамс[139], автор «Песен армии ночи». Позже я расскажу о нем, но сейчас необходимо признать, что Вершойл и Марстоны, Эми Леви, мисс Робинсон и Фрэнсис Адамс – все они позволили мне осознать, что Лондон тех лет, да и во все времена, был и остается мирком певчих птиц, переполненный действительно талантливыми и выдающимися мужчинами и женщинами, посвятившими свою жизнь поэзии как самому благородному из всех искусств.
Моя главная ошибка (в жизни и как критика) заключается в том, что я всегда был поклонником великих людей и никогда особо не заботился о тех, кто потерпел неудачу и остался в тени истории. Марстон-младший заинтересовал меня, как и Эми Леви, пафосом их несчастной судьбы и неизмеримыми страданиями. Значительно позже я понял, что их поэтические достижения, если не самые высокие, но все равно имели подлинную ценность и имели чрезвычайную важность для общества.
После его безвременной кончины 14 февраля 1887 года люди говорили о пристрастии бедного Марстона-младшего к выпивке и о том, как он просиживал ночи напролет и глупо хихикал! Злобствующие люди не могли простить даже слепых за попытку превратить ночь в день! Если выпивка заглушает грустные, одинокие мысли, почему бы не выпить? Я благодарю дорогого Фила Марстона за часы интереснейшего общения и изысканного, всеобъемлющего сочувствия. Англия никогда не забудет его благородную поэзию.
Примерно тогда же однажды утром я получил письмо, которое меня весьма удивило. Мое имя на конверте было написано столь мелкими буквами, что я едва мог его прочесть. Но когда я вскрыл конверт, оттуда выпали две гранки от «Зрителя». Письмо было от Хаттона!
«Вы правы, – писал он, – ваши отзывы подтверждают ваш талант. Отзыв о книге Фримана – настоящая жемчужина. Отзыв о русской книге спорен и провоцирует дискуссию. Посылаю вам гранки обоих и буду рад встретиться с вами лично. Надеюсь, мы продолжим наше сотрудничество. Искренне ваш, Р.Х. Хаттон».
Итак, последние преграды рухнули! Некоторое время я сидел, как в зачарованный, затем постарался прочитать гранки так, будто их написал сторонний человек. Отзыв о русской книге, безусловно, был написан лучше. Но именно рецензия на книгу Фримана, предназначенная непосредственно Хаттону, принесла мне выигрыш. Об этом стоило поразмышлять.
Когда я читал свои отзывы, заметил
Фрэнсис Уильям Лаудердейл Адамс (1862 —1893) – англо-австралийский писатель, поэт и журналист. Покончил жизнь самоубийством – застрелился на глазах жены.