Вороний Яр 2. Дмитрий Дроздов
становится положительно нескучным, – подумал Варан, закинул на плечо гитару и пошёл в баню, – А баба она душевная, однако ж”.
Ещё не остывшая баня была наполнена мокрым душноватым теплом. Варан выдернул тряпку, коей была заткнута отдушина в парилке, распахнул все двери и форточку, поставил табурет под тусклую лампочку, сел. Вскоре появилась Матрёна с ручной постригальной машинкой в руке.
– Рубаху-то скидовай, космач, заволосится ж не то.
Варан послушно снял исподнюю рубашку, кинул на скамейку.
– Вот така техника, Санька, другой не имеется, – она пощёлкала машинкой у него перед носом, – Мы ею баранов стригли, раньше у нас были. Всё ж лучше, чем ножницами. Тебя как, под бокс или под горшок? Или мож, чего помоднее закажешь?
– Да какое там, – махнул рукой Варан, – Наголо валяй.
Матрёна уверенно принялась за дело, на влажный дощатый пол полетели клочья тёмных, с небольшой проседью, волос. Левой рукой она мягко придерживала его голову в нужном направлении, животом слегка касалась его спины. Варан затих.
– Молодой такой, а уж инеем подёрнуло, – говорила Матрёна, ловко орудуя машинкой, – Чай не сладкую жизнь прожил. Ой, а картинка-то какая красивая, – прошептала она, зайдя к Варану спереди, – Ну-ка распрямись.
Варан послушно разогнул спину, выставив на обозрение Матрёне роскошный собор с тремя синими куполами.
– Умелый, знать, человек писал, – Она легонько провела по куполам кончиками пальцев, – а ведь больно, поди, было?
– Пустяки, – ответил Варан, – Ты, когда шьёшь, палец, иной раз, накалываешь?
– Случалось.
– Так это то же самое. Правда, раз тысяч пять подряд, – скромно улыбнулся Варан.
– Ой-ой-ой, – протянула Матрёна, – и зачем же так себя казнить? Нешто без этого нельзя?
– Нам нельзя, Мотя, – лицо Варана осенилось чувством долга и ответственности, – Ну просто никак нельзя.
– Сколько же зим ты каторжанил, Сашка? Тяжело ведь там, поди?
– Сколько зим уж и не упомню, почитай половину жизни. А на счёт тяжело, так это как рассудить. Про курорты или санатории слыхала чё нибудь? Вот, что-то навроде этого, только пятиметровый колючий забор вокруг, вышки с автоматчиками, прожектора да собаки. Ну, кормёжка похуже, да попрохладнее малость. Зато народу там всякого полно. Там же не только такие, как я. И врачи бывали, и артисты, и доценты с кандидатами. Как-то раз в соседний отряд даже космонавт заезжал ненадолго, да-а. Завсегда было с кем за жизнь покалякать.
– Ой, Санька, а это что такое? – Матрёна приостановила работу, – Нешто твою голову с кочаном кто перепутал, пошинковать примерялся?
– А-а, это ты про шрамы, что ли? Да там разное. Самые большие – это от аварии. На “Волгаре” с братаном от ментов уходили, я в поворот не вписался, четыре раза перевернулись, на крышу встали. Братан на месте погиб, а мне два месяца череп латали титановыми пластинами.
– Родной брат-то был?
– Да не-е, – усмехнулся Варан, – даже не троюродный.
– Бедненький, –