Гойда. Джек Гельб
от повинностей по хозяйству да и сбежалась во двор. Предавалась она зимним забавам – лепили кривобоких снеговиков да снежных баб, кидались снежками и валялись в сугробах, оставляя после себя чудные следы.
– Разойдись, детвора! Едут опричники государевы! – кричал привратник, надрывая ослабшее горло.
Изо рта его валил густой пар, что на солнце обращался молочным цветом и быстро возносился вверх. Хоть дети и были объяты весельем и раздольем, знали они строго, кто есть опричники. Страшные фигуры в чёрных одеяниях в глазах детворы были воплощением мрачных образов из сказок о потусторонних силах. То были стража Калинова моста, вороны Кощея али кромешники. С тем чувством страха, которое свойственно не только детям, как бы ни хотели то отрицать, ребятишки бросились бежать врассыпную, стоило привратнику возвестить о приближении опричников к воротам крепости.
Холопы, закутанные в заячьи тулупы али ещё какого зверя мелкого, принялись отворять ворота. Во двор, заснеженный и истоптанный, въехало несколько всадников. Попрятавшаяся детвора украдкой глядела на них, затаив дыхание. С громким басистым хвастовством оглядывали опричники награду свою, которую забрали они из лап опальных князей. То были и золото с тканями, и оружие искусное, да и живой товар – будь то скот али девицы – всё привозили в Слободу, в дар ли государю, себе ли в имение – всё одно.
Менее всего награбленного было у юноши, что первым въехал в крепость. Оттого, верно, лошадь его и неслась пуще остальных соратников, ибо не была утруждена ношею драгоценной. Сам же юноша всем видом давал знать, что находится в предобрейшем расположении духа. То имело странное действие, ибо лицо хоть и светилось добродушной улыбкой, но было испачкано в чёрной крови. Мех на шапке и воротнике плаща слипся, как пряди чёрных волос, что ниспадали упругими волнами на его плечи. Он соскочил с лихой лошади своей и любовно коснулся морды зверя. Лошадь всё била копытом, не уняв ещё пыл, что поднялся в дороге.
– Ну всё, красавица, уж время и уняться, – трепал Фёдор по загривку любимицу свою.
Тотчас же конюшие подбежали, помогая опричникам увести лошадей. Когда один из слуг подошёл к Фёдору, холоп с коротким поклоном обратился к опричнику.
– Помилуйте, Фёдор Алексеич! – произнёс конюший, принимая поводья его лошади.
Не говоря ни слова, молодой опричник кивнул, веля молвить далее.
– Вас, Фёдор Алексеич, государь звал, – доложил холоп.
– Передавай мой поклон да скажи, что надобно мне в ином виде предстать перед владыкой, – ответил Фёдор, невольно проводя кончиками пальцев по лицу своему.
– Велел государь явиться тотчас же, как прибудете вы в Слободу. Иначе никак, – помотал головою конюший.
Басманов глубоко вздохнул, взглянув вслед своей Данке, которую уводили под уздцы прочь от него.
«Ну что ж, раз велено…» – подумал Фёдор, на ходу наклонившись к мягкому сугробу.
Юноша зачерпнул белого снегу да принялся растирать