Дикий утенок. Постмодернистский черный лебедь. Владимир Пироцкий

      Еще два слова хочется сказать. Увы, напрасных.

      Давно известно, что нет в мире вечных истин,

      пусть бесконечно добрых и прекрасных,

      но беззащитных пред лжецом, глупцом, софистом,

      которые б не вывернули наизнанку

      не превратили б в зло, в чаду разбойного запала,

      на дыбе подлости и глупости. Любовь пропала.

      И засвистели петли Линча спозаранку.

      И дружно топоры стучали в такт.

      И сея страх, костры, тиранам угождая, как приманку,

      до времени скрывали неизбежность бумеранга,

      апостол с дьяволом подписывал контракт.

      Тоскуя, смерть играла и влекла, звала, пугала,

      флиртовала, ревновала, изнывала, оживала.

      И нравственность сама,

      сухим, бездушным, злым параграфом бряцала.

      Торгуя честью, жгла

      и головы рубить сплеча, не уставала.

      Под знаменем насилья и обмана,

      во имя высших целей, сея смерть.

      Смердя и разрушаясь под пятой тирана.

      И как же жить теперь, смиряться и терпеть?

      И полюбить, как божью кару, плеть?

      Когда одна и та же скользкая идея

      в пространстве «умственного тупика»35, потея,

      умы затмила, совесть усыпила. Теперь

      кому-то служит оправданьем черных дел,

      во имя будущего или для сегодняшней корысти,

      тем, кто дорваться до короны не успел

      и всеми силами стремится путь себе расчистить.

      И тут же вдруг она меняет лик вчерашний,

      трепещет, бьется знаменем на башне

      последнего оплота светлых сил,

      упырь от имени которых, правду огласил.

      И превращается румянец павшего героя

      в провалы черные невыплаканных глаз

      иссохших матерей, беззвучно воя,

      взывающих о чуде каждый раз,

      к испепеляющим лучам,

      грозящим с черных туч сойти,

      надежда умерла, отравлена душа и нет пути.

      И неизбывная тоска невоплощенных чаяний,

      и скорбь у Места Лобного, и свечек вереницы,

      когда чистейший ангел во плоти,

      неотличим от каверзной блудницы.

      И древних мудрых книг молчат,

      отравленные злом страницы.

      Достоинство забыто, рабский дух подмял

      священную десницу.

      И коридоры бесконечные унылые больницы,

      привычны ко всему молчат,

      как закопченные бойницы.

      Когда подлец с героем в танце смертном,

      сцепившись кружатся, как мощные крыла

      одной машины смерти желтозубой.

      Повсюду кровь и ложь, привычной смерти мгла.

      И силятся стихи читать запекшиеся губы,

      толпе с налитыми навыкат кровью – души грубы

      отрубленная