Деревенька моя. Вячеслав Смирных
их наедине с разбушевавшимся сватом. Слышу, как мама слабо оправдывается, что она «желает нашим детям добра, пусть живут на здоровье», и она не настраивает свою дочь против родителей. Пять ли минут прошло, полчаса ли, не знаю, Сорвав зло, высказав маме и снохе всё, что хотел, сват выбегает на улицу, прижимая локтем топор, Меня он не замечает.
– Вот так. Повидались со сватом, погостили раз в три года. Эх, бессовестные, злыдни кацапские. Да разве ж так можно? – сокрушается мама.– Да разве ж умные люди так поступают.– А ты что ж убежал? – укоряет она меня.
Провалиться бы мне сквозь землю от стыда, от трусости своей. «Прости, мама не подумал о вас. В другой раз так не поступлю. Выручу, помогу».
А сестра продолжает возмущаться и грозиться: -Я всё Феде скажу. Я всё ему выложу. Он поговорит с ними. Он им такое ответит. Федя – не мы с вами.
– Не надо. Что говорить с глупыми людьми, -возражает мама. – Собирайся, Митя, пойдём.
Сестра провожает нас до калитки. Она просит нас из церкви приехать к ним переночевать. Мама не отказывается, но и твёрдо не обещает: «Дело покажет. Видно будет».
Мне возвращаться не хочется. Боюсь свата, да и мыслями я уже в церкви, где я ещё не бывал ни разу. Да и никто из моих ровесников не был в церкви в таком возрасте, как я. Вот удивятся, если расскажу, Но об этом говорить нельзя. В школе узнают, плохо будет.
Молча доходим с мамой до трамвая. И только тут она, похоже, успокаивается. Пристально смотрит назад, словно хочет убедиться, не гонится ли за нами сват с топором.
Возле церкви уже находились люди, а по обеим сторонам ворот сидят старухи, просят милостыню. Проходим с мамой внутрь церкви и замираем у порога. Тут как в неясном сне. В разных местах мерцают свечки, плавает сизоватый от них воздух, замедленно передвигаются люди. Одни молятся, другие просто глядят на золоченые иконы. Какой-то седоголовый старик вслух читает толстую в замусоленной обложке книгу. Чем выше вверх, тем светлее. Поднимаю глаза к куполу, на меня строго смотрят бледнолицые бородатые старцы, словно хотят определить, что я за человек.
А тем временем мама узнаёт у монашки, продающей свечи, что сегодня батюшка крестит, и сколько надо заплатить за крещение. Та же монашка распоряжается всем нам собраться вокруг купели и ждать батюшку. Вскоре он подходит, старый, какой-то плоский и широкий в плечах. Мама становится сзади меня.
– Вы крёстная? – обращается к ней поп.
– Крёстная, крёстная, – поспешно отвечает мама.
Мне неудобно за неё и боязно. Вдруг поп раскроет эту неправду, станет стыдить маму за обман и откажется меня крестить. Я жду разоблачения и недоумеваю, чего это он медлит. «Он же видит всех насквозь».
Но поп уже переключился на других. Вот он взял у молодой женщины из рук ребёнка и сунул его в воду. Потом другого, третьего. Дети морщились и орали. Последним оказался я. Поп подзывает меня к себе, чуть запахивает полой ризы и начинает беседовать:
– Ты пионерчик?
– Да.
– В школе