Французская мелодия. Александр Жигалин
который к тому времени хлопотал возле серванта. Разглядывая комнату, и тот, и другой время от времени обменивались многочисленными взглядами. Настолько многочисленными, что наблюдавший за происходящим профессор, не выдержав, спросил: «Что-то не так?»
– Нет, нет, – не замедлила с ответом француженка. – Интерес наш обусловлен исключительно только убранством дома.
– Понимаю, – удовлетворённый ответом, оживился профессор. – Дом и вправду необычен. Снаружи похож на сотни других, внутри живёт своим миром. Старожилы говорят, что дом этот сохранился лучше своих сверстников, и это притом, что Гороховая наполовину состоит из старинных домов. Прошли десятилетия.
– Столетие, – поспешила с уточнением Элизабет.
– Да. Вы правы. Столетие. И вот вам, пожалуйста. Лепнина уничтожена практически вся. Кое-где кое-что осталось, но это уже так, ничего, что могло бы привлечь внимание. Колонны требуют ремонта. Двери сняты, ворота, наверное, украшают дачу какого-нибудь важного чиновника.
Вошедшая в комнату Екатерина Алексеевна держала в руках поднос с чаем.
– Прошу к столу. Чай у нас особенный, рецепт заварки достался мне от бабушки, той от её бабушки и так до седьмого колена. Вы, Лизонька, за молодым человеком-то ухаживайте.
– Ой! – сделав виноватым лицо, француженка повела плечами сторону Богданова. – Простите. Я забыла представить моего друга. Богданов Илья – бизнесмен из Москвы.
Владимир Николаевич, приподняв очки, посмотрел на гостя так, словно видел раньше, но не мог вспомнить где?
– В чём дело, Владимир? – видя, что супруга одолевают сомнения, не удержалась, чтобы не спросить Екатерина Алексеевна.
Профессор ещё раз внимательно глянул на Богданова.
– Молодой человек! Не вы ли приходили ко мне на кафедру? Преподнесли коньяк и исчезли!?
– Я, – улыбнувшись краешками губ, произнёс Илья.
Ответ мог показаться пустым и в какой-то мере даже безразличным, но только не Владимиру Николаевичу.
– В таком случае мы вправе потребовать объяснений?
Взгляд профессора скользнул по глазам француженки.
Всем стало ясно, кому был адресован вопрос.
Время вступления в роль Элизабет было ознаменовано торжеством тишины. Несколько секунд повисшей в воздухе паузы! Сколько надежд, сколько ожиданий!? Ещё даже не дёрнулся занавес, не взметнулась над оркестровой ямой дирижерская палочка, а спектакль уже начался. Не со слов, не с движений по сцене, а с той самой мимики, которая способна выразить куда больше мыслей, чем порядок написанных в сценарии слов.
Вместо того чтобы озадачиться и сделать вид, что выставленный профессором ультиматум застал её врасплох, француженка будто ждала момента, когда апогея напряжения достигнет критической точки. Взяв в руки чайную ложечку, и тут же вернув её на место, Элизабет, не удосужившись одарить взглядом ни Владимира Николаевича, ни Екатерину Алексеевну, начала говорить так, будто обращалась к заполненному зрителями залу.
– Вы