Пламя моей души. Елена Счастная
Как поймал её в хоромах Велеборских уехавший с ней из отчего дома вместе с некоторыми соратниками молодой варяг. И обнимал, помнится, так же крепко, целовал неистово и уговаривал бросить всё – уехать с ним. Да она тогда уже княгиней себя считала. И о том, что тяга такая у Эрвара к ней – не знала вовсе. Растерялась, разозлилась дюже и приказала больше не касаться себя – иначе мужу будущему всё расскажет, а там и выгонит тот его взашей.
А теперь иначе всё выглядело. Единственным верным ей человеком остался варяг. И за него только и приходилось цепляться. А Чаян поплатится ещё за то, что так легкомысленно с ней поступил. За то, что быстро променял одну юбку на другую.
Эрвар просто стоял теперь рядом с ней, словно ничего только что не случилось, и казалось, что мысли все её знает наперёд. И все – поддерживает. Только как начало затягиваться молчание и прохлада ночи пробралась под одежду, варяг вздохнул:
– Иди спать, Зимава. Завтра с утра в путь.
Она тут же повернулась и пошла к себе. А там лишь голову донесла до подушки, как уснула. Да утро пришло скоро.
Загомонили кмети во дворе, заверещали, громко переговариваясь, отроки и конюшата. Загромыхало что-то – и Зимава открыла воспалённые глаза, которые тут же заслезились. Оляна уж поднялась, оказывается – а она и не услышала.
Скоро и выходить время пришло: ждали её одну. А она всё стояла в горнице своей да с повоем справиться не могла: казалось, что не так повязывает, неудобно, криво, а то и вовсе не той стороной. Подруга стояла за её плечом, не вмешиваясь, но всё равно раздражая. Но сборы всё ж были окончены – и Зимава спустилась во двор.
За ночь ветер нагнал туч, и текли они по небу теперь непроглядным кудлатым туманом, что спускал свои щупальца, казалось, к самой стене детинца да путался в кудреватых кронах сосен вдалеке. Как бы не было дождя…
Вышла провожать сестру Вышемила, отчего-то печалясь сильно. Да она, как Леден уехал, и вовсе потускнела, словно застыла в ожидании его возвращения. И больно было видеть её такой, зная, что младший Светоярыч никогда не сможет подарить ей того тепла, которое она заслуживала. А сестрица глупая, восторженная, только страдать будет, что не любит он её так как она – его. Вообще не любит.
Зимава обхватила личико Вышемилы ладонями, погладила по щекам, заглядывая в безмятежные глаза её, словно пасмурной дымкой теперь заволоченные.
– Хоть ты возвращайся скорее, – пролепетала сестрица. – А то без тебя, без него мне здесь совсем худо будет.
Тут же в груди словно шипом укололо. И сейчас не могла обойтись без того, чтобы Ледена помянуть!
– Да что ж ты… – заговорила она с укором, но постаралась злобу в голосе унять. – Что он сделал такого, что ты маешься о нём постоянно?
Приподняла лицо её, чтобы на неё посмотрела сызнова – и вдруг – поняла всё. Всё до единой мысли сестриной, нехитрой. И то, как зарделись щёки Вышемилы, лишь выдало её пуще.
– Люб он мне, – выдохнула девчонка. – Вся ему принадлежу. Вся без остатка. Потому и жду. Вернётся ко мне обязательно – обещал. Но