Разговор с Птицей. Повесть, путевой дневник, сборник рассказов. Виктор Валерьевич Теплицкий
для них всего лишь песчинки, которые можно развеять по свету, поднять до небес иль швырнуть в непроглядную бездну. Ветрам неведомы радость и горе.
И в девочке этой что-то менялась, как будто она истончалась до срока, и тени от веток казались бледнее, но мазки на холсте становились смелее и гуще. И теперь в её взгляде всё чаще вспыхивала неприкрытая дерзость.
Она отложила плетенье и глину. И луна уже не плыла над волной одиноко, но вместе с разломанным солнцем стремительно падала в бездну.
И тогда я сказала:
– Я тебя не оставлю. Пойду я туда, куда ходишь ты каждый вечер.
Она только пожала плечами.
И вот мы вышли на высокий отвесный берег. Там был маяк – заброшенный, пыльный, но двери его оставались открыты. И мы поднялись по лестнице к самому верху. Под ржавой некрашеной крышей был узкий балкон.
И только коснулась она парапета, как бросились к ней дикие ветры.
Вмиг её облепили, и, хохоча, лезли дерзко под платье, в волосах копошились игриво, и хватали за щёки, на лицо ей кидали длинные пряди. Ей, наверно, казалось, что они с ней по-братски резвятся, но они забавлялись себе на потеху. И она звонко-звонко смеялась. А мне было тревожно.
Время текло песочной рекою.
Девочка эта становилось всё неприметней. Имя её почти не звучало. Изредка «Эй!», да и то между делом. Но это её ничуть не пугало, на маяке она пропадала и только к утру возвращалась домой.
И были у матери тёмные мысли: «Только посмей принести мне в подоле, выгоню сразу». Но она улыбалась странной улыбкой, а вечером надевала новое платье и на маяк уходила.
А во мне надрывно звучало: «Для многих она словно место пустое. Скоро и вовсе имя забудут. Без него человек – пересохшее русло, брошенный город, песком занесённый».
И вот я спросила: «Послушай, на каких ты сейчас обитаешь просторах?»
Но густое, как морок, молчанье было вместо ответа.
И всё же я успела заметить, как в глазах её плещутся ветры. Неужели они проникли за тайные двери? Не зовут ли её теперь по-другому на своём необычном наречии?
Я тогда ещё не знала, что ветры могут увести человека, если сам он отдастся их порывистой воле. По земле я шагала тогда безрассудно; то, что было ненужным, казалось мне важным, а суть от меня ускользала. Но я помню зрачки, что плавно качались, в такт движения невидимых сил.
А потом она потерялась. Спохватились её не сразу.
И я помню, как её долго искали, заглянув во все закоулки; и как мать кричала до хрипа, и сквозь слёзы звучало имя. Но да где там: что ветры забрали, назад уже не воротишь.
Так искали её ровно неделю. А на восьмой день поднялись на старый маяк, и там, на балконе узком, нашли её новые туфли.
Городской пейзаж за окном растягивался в сплошную кулису кирпича и бетона. Лубочными картинками по ней плыли пыльные деревья, газоны и люди – с какими-то застывшими деревянными лицами.
Под моим плечом подрагивало стекло автобуса. Пассажиры вокруг покачивались