Разговор с Птицей. Повесть, путевой дневник, сборник рассказов. Виктор Валерьевич Теплицкий
брать?
– Ничего не надо. Батя Береста всё даст, лопаты там, жратву. Одевайся только теплее, тридцатник обещают.
– Понял.
– Ну ладно. Давай.
– Пока.
На следующий день собрались, где условились. На железных воротах висела тяжёлая цепь и сиротливо жались друг ко другу венки. Убогая хибара сторожа, заваленные снегом могилы по обеим сторонам узкой дорожки – ни движенья, ни звука. Казалось, время здесь навечно вмёрзло в кору деревьев, в перекошенные оградки, в холодный обжигающий воздух.
На старом кладбище хоронили редко и только по соседству с родственниками.
Впятером побрели по дорожке: мимо голых ветвей с просветами сини, мимо закрытых ставень голубой церквушки, закрытой на замок… Бесконечно тянулись тумбы со звёздами, плиты с фотографиями, изредка попадались кресты с табличками. Шли, переговаривались вполшёпота. Поскрипывал снег, на верхушках высоких тополей грустно качались вороны. Свернули на узенькую тропинку. Пока, продираясь между оградками, искали место, где должен был ждать Женькин отец, увязли по колено. Наконец нас окликнули. Отец ждал с лопатами, двумя ломами и большой сумкой. Рядом стоял какой-то мужик в телогрейке. Подошли, поздоровались. Место под могилу было уже расчищено.
– Вот, теперь ляжет рядом с тёткой. Думал, я вперёд, а оно вон как вышло, – отец быстро наклонился над сумкой. Долго возился, наконец вытащил бутылку водки и пластиковые стаканчики. – Держи, – сунул кому-то бутылку и снова наклонился. Стаканчики упали в снег. Отец тихо ругнулся, но продолжал копаться в сумке. Мужик в телогрейке поднял стаканчики, протянул мне.
– Так сами рыть будете? – спросил он, оглядывая нас.
– Сами, – отец держал в руках нож и палку колбасы.
– Этим? – сторож презрительно кивнул на ломы и лопаты.
– Этим, этим, – отец на весу резал колбасу, раздавал толстые ломти.
– А успеете?
– Ясен перец, – отозвался тот, кто мне звонил.
– К утру по-любому закончить надо, – не унимался сторож.
– Закончим, закончим.
– Ну-ну, – сторож сплюнул в чистый снег и заскрипел в сторону сторожки.
– Давайте-ка ребятки для сугрева, – отец плеснул водку в стаканчики, шумно выдохнул:
– Ну, пусть земля ему будет пухом!
Земля была не пухом, земля была камнем. Мы убедились в этом после первых ударов ломом и сразу вспомнили ухмылку сторожа. Через час, оглядев кучку мёрзлых комочков, решили жечь костёр. Поначалу в ход пошли сломанные ветки, потом отец побежал договариваться к приёмщику стеклотары насчёт деревянных ящиков, а парни, глядя на разгорающееся пламя, кидали в себя обжигающую жидкость и говорили… Сдвинув костёр, вгрызались ломами и лопатами в чуть отогретую почву и снова бросали в горло содержимое прозрачных стаканчиков, морщились, жевали стылую закуску и опять говорили.
Я слушал, удивлялся, как мало знал Женьку. Мне не было холодно, не брал хмель, тело двигалось механически, и только взгляд изредка цеплялся за тонкие линии голых веток на синем небе.
Кладбище