Тополь. Оррин
и впрямь, чтец. Ты смотри! – бросил начальник каморки писарю с развязностью, скрывавшей, впрочем, легкую настороженность. – И что же привело вас к нам, сударь книжник? – продолжил чиновник.
– Я хотел бы говорить с советником владыки по духовным вопросам.
Стряпчий крякнул.
– Крепко машете, господин чтец. Изволите шутить?
– Отнюдь.
– Эх, везет вам, что денек сегодня знатный. Внесу уж я вас в список и неделек так через семь…
Моя рука прервала этот снисходительный зачин, разместив перед чиновными веснушками свиток с печатью.
Рыжий побледнел.
– Я сейчас уточню… господин чтец, – пролепетал он. – За мной… пожалуйте.
С этими словами стряпчий растворился в улье, и я поспешил следом.
Чиновник петлял и шустро уворачивался от встречных торопыг. Не обладая подобными навыками, но пытаясь не упустить из виду его мясистый затылок, я попеременно налетал на разношерстных просителей, получая от них емкие прозвища и даже пару-тройку неплохих пинков. Больше всего мне пришлось задержаться в комнате с площадным шутом, зачем-то развлекающим чиновников подкидыванием куриных яиц. Естественно, второпях я задел скомороха, итогом чего стало прямое попадание яйца в рубаху тамошнего стряпчего с последующим растеканием по оной. Дальнейшее продвижение было в миг приостановлено перегородившим дорогу писарем. Тут же на подмогу подоспел и шут. Распорядись я неверно следующим мгновением, эти двое, несомненно, скрутили бы меня, однако вовремя поставленная подножка опрокинула скомороха на писаря, и, перепрыгнув через них, я обнаружил себя в широком проходе по другую сторону улья. Рыжий пропал, но единственным путем, которым он мог двинуться, была неприметная лестница, винтом уходящая на третий ярус. Однако едва стоило мне приблизиться к ней, как ступеньки заслонил словно отслоившийся от стены стражник. Мне оставалось ждать, но уже через полгорсти лестницу огласил перестук спешных ног. Стряпчий вынырнул из проема как раз вовремя, чтобы предотвратить повторную попытку нападения на меня со стороны сборища с шутом. Сделав знак стражу, рыжий пропыхтел: «Идите», и я последовал его словам.
Моим глазам предстал на этот раз совершенно безлюдный проход, все двери которого выглядели наглухо запертыми. Всмотревшись пристальнее, я заметил, что ближе к концу прохода стена будто подкрашена охрой: одна из приемных все же была открыта.
Я перешагнул через порог тусклой горницы. Мутная стеклянная завеса, перекрывшая собой оконную прорезь, превращала бойкий полуденный свет в полумертвый отросток солнца. Строгое убранство составляли лишь узкий поставец,15 хранивший два грязных свитка в себе и глиняный сосуд на себе, а также стол, словно выныривавший из противоположного угла, за которым, строго сложив руки, восседал советник. По-видимому, в точности тот же набор я застал бы за любой другой дверью прохода и как будто был разочарован этим, почему-то полагая,
Поставе́ц – шкафчик без дверец