Пришедшие с мечом. Екатерина Глаголева
резко обернулся, переводя свои близорукие глаза с одного размытого пятна на другое и пытаясь определить, кому принадлежал шепот. Коленкур решился:
– Сир, если вашему величеству было угодно собрать нас здесь в этот час, чтобы выслушать наше мнение, я позволю себе заметить, что начинать новую кампанию накануне зимы с уставшей, голодной армией и с неприятелем в тылу было бы крайне неосторожно…
– Что вы меня пугаете вашей зимой? – Наполеон сделал сердитый жест рукой. – В Фонтенбло в эту пору бывает холоднее, чем здесь! В Польскую кампанию нас не испугали ни снег, ни слякоть; мы разбили русских и сделаем это снова!
Наткнувшись опять на стену из молчания, он усталым голосом велел всем удалиться.
Через несколько часов император вызвал к себе одного Коленкура. Стоя лицом к окну, со сцепленными за спиной руками, он ровным тоном просил бывшего посланника в России отправиться к царю и обсудить с ним условия, на которых тот согласится заключить мир. Арман услышал стук своего сердца. Понимая, что окончательно губит себя, обер-шталмейстер всё же возразил, что это бесполезно: император Александр не желает говорить о мире, две предыдущие попытки не удались, третья лишь даст русским понять, что французы находятся в затруднительном положении, и поощрит их выставить свои условия.
– Хорошо, – отрывисто сказал Наполеон, не оборачиваясь, – я пошлю Лористона.
Нет, нет и нет! Бенкендорф не станет исполнять роль палача и не позволит честному генералу Винцингероде обагрить свои руки в крови невиновных. Какая подлость! Гнусность! Покинуть свою живую собственность вместе с недвижимостью, спасаясь от опасности, а теперь обвинять ее в измене!
Отряд Винцингероде разросся до «обсервационного корпуса», наблюдавшего за движениями французов в Тверской губернии; Волоколамский уезд барон доверил Бенкендорфу. Саша прекрасно помнил, как вел туда отряд в середине сентября, готовясь вступить в сражение с неприятельской колонной, однако увеличившиеся от страха глаза разведчиков приняли за колонну сотню фуражиров. Добравшись до Волоколамска, отряд полковника Бенкендорфа уже не застал в живых ни одного француза: одних местные жители сожгли вместе с домами, других перебили, застигнув врасплох. Служанка городского казначея, прятавшаяся в чулане, зарезала кухонным ножом двух солдат, покушавшихся на ее честь: сначала одного, потом второго. Но поскольку город был «удержан», Бенкендорфа вскорости произвели в генерал-майоры. Слухи о его подвигах дошли до Петербурга; он в самом деле действовал быстро, смело и удачно, получая от крестьян сведения о неприятеле, нападая на обозы и фуражиров. Его лагерь напоминал теперь нечто среднее между цыганским табором и воровским притоном; там можно было встретить людей самых разных национальностей, мужчин и женщин, вооруженных чем попало, в мундирах и киверах всех родов войск и самых разных армий или в крестьянских армяках; мужики охотно рядились в одежду, отнятую у пленных. Участь последних была незавидна; порой целый