Пригород. Город. Евгений Пышкин
о его существовании и молчал?
– Скажу честно, он – странный человек. Сторонится людей, не разговаривает, считает болтливость пороком.
– Вы об этом с ним беседовали?
Дмитрий кивнул.
Далее они пошли молча.
Госпожа Арсеньева простилась с ним у входа в пансион. Опять его светскую любезность она ловко парировала, придав красноречивое выражение лицу. Дмитрий бы не сумел описать его. Много мелких черт, но в сумме они дали законченное по смыслу предложение: «дальше меня не стоит провожать».
Он вошел внутрь чуть позже, встретившись у входа с Милославским.
– Опять на прогулку?
Милославский кивнул, добавив:
– Хотел спать, но нет возможности. – Дмитрий удивленно посмотрел. – Я не так выразился. Я боюсь спать. Все грежу одним и тем же. – Милославский запнулся, словно раздумывая, стоит ли продолжать. – Да, очень угнетает один сон. Будто хожу по комнатам в чужом доме и ищу кого-то, или… В общем, одержим поисками, зная, что не вспомню предмета моей навязчивой идеи.
Станислав Михайлович рассеяно приложил пальцы к воображаемой шляпе и вышел.
«Ну, это слишком. То его не разговорить, то он сам ищет слушателя», – удивился Дмитрий. Он почувствовал фальшь в поведении пансионера, который словно вел двойную игру. «Или это были перепады настроения? Возможно, головная боль прошла, и настроение улучшилось. Возможно», – решил Дмитрий, поднявшись в свой номер.
После ужина он лег в постель, отогнав назойливого призрака беспокойных раздумий, и уснул, мгновенно провалившись в мир грез. Только ночью раз проснулся. Ему показалось, кто-то ходит. Прислушался. Тихие робкие шаги прозвучали за дверью и стихли, потом скрипнула лестница и, наконец, все прекратилось. Он приподнялся и, направив взор в сторону входной двери, затаил дыхание. Ничего. Тихо. Сумрак окутывал комнату, и лишь незанавешенное окно, будто бледно-серое бельмо, висело в темном помещении.
7
После завтрака Дмитрий, прогуливаясь по берегу, остановился, осененный мыслью. «И как она раньше не пришла в голову, – удивился он, – курган давно появился, но заметил его только господин Милославский. То, что он не рассказал – одно дело. Возможно, приступ мизантропии. Но с чего другие упорно не хотят видеть явление? Или замечали, но не решались говорить?»
Его мысли прервал Милославский. Он, не спеша, подошел к нему, бросил уставший взгляд поверх очков и вымолвил:
– Вам, я думаю, покажется странной моя просьба, но все-таки я осмелюсь. Желал бы знать, когда вы уедете?
– Послезавтра, – произнес Дмитрий, недоумевая.
– Значит, вы успеете.
«О чем он? Что я успею?» – мелькнула мысль.
А Милославский замолчал. Казалось, он что-то тщательно обдумывает, подбирая слова. Рассеянный взгляд его, устремленный на море, блуждал. Он созерцал водную стихию, не осознавая себя здесь, витая в хрупком мире фантазий. Наконец, проговорил медленно, будто пробуя на вкус каждый слог:
– Есть одна просьба. Я