Пригород. Город. Евгений Пышкин
И Милославский удивленно посмотрел на Дмитрия. – А в чем причина?
– Прежде я хотел задать вопрос. К сожалению, не решаясь его озвучить, испрашиваю дозволения…
– К чему высокий слог? Или тема щекотлива? Хорошо. Говорите. Я весь во внимании.
– Господин Милославский, верите ли вы в то, о чем написали?
– Я вас не понимаю, – смутившись, произнес он.
– Верите ли вы…
– Верю ли я? Нет, конечно. Проблема не в вере. Я знаю, что так будет.
Последняя фраза была произнесена непринужденно, и тон ее покоробил Дмитрия. Что-то искусственное послышалось, словно участвуешь в игре, правила которой надуманы.
– А я – нет. Я верю в победу человеческого разума, и…
– Забудьте этот заученный урок. Меня, честно вам скажу, настораживает эта эйфория, этот елейный оптимизм. – И нотка раздражение взыграла в голосе.
Милославский скривил рот, будто надкусил горький плод.
– Но пессимизм идей…
– Погодите, господин Лебедев. – И собеседник поднялся с кресла. Подойдя к столу, он взял трость.
– Дело в том, – произнес Станислав Михайлович, садясь на место. – Вас очень привлекает моя трость.
– Не понимаю.
– Уже не первый раз, по-моему, второй, вы интересуетесь рукоятью.
– Голова черного пуделя?
– Именно. И я сейчас озвучу свой вопрос. – На слове «свой» он сделал акцент. – В зависимости от ответа, будет два исхода: мы пойдем вместе, или – шапочное знакомство таковым и останется. Ну, как?
– Хорошо. Задавайте вопрос.
– Когда смотрите на пуделя, что услужливая память вам преподносит?
– Ничего.
– А жаль. Я не знаю, верите ли вы в дьявола и бога так, как верю я. Ни как в некие отвлеченные обывательские понятия: будто есть битва добра и зла, а мы в стороне. Но бог и дьявол везде, в любой точке пространства и времени. Даже сейчас, когда мы беседуем. В то время как вы просыпаетесь в своей постели, они рядом, они внутри. Всякий день – глаза бога и дыхание дьявола. Слепые ропщут: а где был всевышний, почему он допустил сие? Но люди не знают: эта случилась одна из битв, в которой бог проиграл, но сколько их еще будет…
Станислав Михайлович, умолкнув, сел в кресло и подался вперед. Дмитрий ничего не ответил. Он был поражен не тирадой, а голосом собеседника. Вначале речь звучала вяло и бесцветно, но, набирая силу, она закипела рокочущим водопадом. Удивительно, Милославский не повысив тона, сумел придать упругость фразам. Это сродни пружине: чем сильнее сжимаешь, тем сильнее она сопротивляется.
Он, приставив трость к подлокотнику, резко поднялся. Встал у окна и произнес холодно:
– Вы свободны, господин Лебедев. Больше мы с вами не увидимся. И забудьте, о чем я говорил
– Я вас не понимаю, к чему эти загадки с тростью? – слегка раздражаясь, ответил Дмитрий. – Скажите прямо. – Однако человек у окна, плотно сжав губы, молчал. – Что ж, и к завтраку не выйдите?
– Выйду. Мы еще встретимся,