Колокол. Лора Кейли
и холодом.
«Лишь бы никто не хватился меня, – думала Ребекка, – лишь бы никто не помешал…»
Фабьен Лоран протяжно храпел в измятой, взмокшей от пота постели. Каждый раз, пытаясь заснуть, он перекатывал своё грузное тело с боку на бок, со спины на живот, издавая свистящие звуки, вырывающиеся из мясистых ноздрей.
Ирен искоса наблюдала за ёрзающим мужем, ожидая, пока тот заснёт. В другой день она пошла бы к Ребекке за берушами или вовсе осталась бы у неё. Но не сегодня. Сегодня у неё были другие планы, как и неделю назад, – но тогда всё пошло наперекосяк. Тогда она попросила у доктора, у этого психа, дать ей снотворного; он высыпал ей в руку почти всё, что у него было. Ирен растворила десять таблеток в молоке и принесла Фабьену, тот выпил – и ничего. Ничего не случилось. Его даже не перекосило во сне, ему даже не было плохо. Ни боли, ни ужаса. Ни радости, ни отмщения – ничего не испытала Ирен. Он встал как ни в чём не бывало, пошаркал своими тапками в ванную комнату, прочистил забитые пазухи и вернулся назад. Пока Ирен слушала, как Фабьен харкал, вытряхивая из себя всю засохшую слизь, она сама чуть не умерла от злости. Ещё немного, и все оставшиеся таблетки она выпила бы сама. Но решила переждать, решила придумать другой план, найти иной способ. Вполне возможно, у этого спятившего докторишки и таблетки-то были просроченные. И Ирен придумала; она решила всё сделать сама. И вот теперь, когда храп её мужа заглушал все остальные звуки в их спальне, мадам Лоран медленно подошла к кровати, взяла большую подушку, сжала её обеими руками и опустила на лицо мужа.
На городской башне часы пробили двенадцать. Небо становилось всё глубже; казалось, оно затягивало её в себя. Ребекка упёрлась ладонями в подоконник; он высокий, шершавый, половина камней сколоты. Она сняла тугие туфли – и вот уже стоит на холодном полу. Ставни старых окон туго всажены, проржавевшая резьба петель наглухо держит неподвижные створки. Ребекка потянула за ручку – окно не шевелилось; дёрнула ещё раз – стекло затрещало, рама скрипнула, ржавчина осыпалась с петель. Ребекка потянула на себя ручку; прохладный ветер ноябрьской ночи повеял на её заплаканное лицо. Одной рукой схватившись за створку окна, другой держась за откос, она взобралась на высокий подоконник. Весь остров был перед ней.
Фабьен вырывался и мычал. Ирен давила всё сильнее, даже улеглась на подушку. Она и не знала, что он такой сильный – этот старый дохляк разваливался на части все годы, что она с ним жила. Ирен уже выбилась из сил; руки дрожали от усталости, волосы упали на лоб, облепив её красное, вспотевшее от натуги лицо. Фабьен дергал руками, ногами и хрипел, снося всё, что лежало на прикроватной тумбе. Он был будто таракан, перевёрнутый на спину, таракан, которого никак не получалась прихлопнуть. Ирен навалилась всем телом. Фабьен снёс все вещи с тумбы; об пол брякнуло что-то металлическое. Ножницы, поняла Ирен, она нащупала их ногой. Вот они, сейчас, сейчас… Ирен прижала подушку одной рукой, другой же потянулась к полу, и хватка её ослабла. Фабьен стал заглатывать воздух, приподнялся и попал ей рукой по лицу. Она схватила ножницы, скинула подушку и с размаху всадила металлическое