Во власти любви. Эмилия Вон
многолюдно.
Да, в нашем доме всегда было шумно. Но каждый звук был частичкой этого особняка, составляя его душу.
Интерьер был преимущественно светлым. Высокие потолки, стены, выкрашенные в молочный цвет, мраморные полы на первом и втором этажах, в зоне прихожей и кухни. Светлый паркет в гостиной и столовой. По всему дому висели картины в стиле классицизма и романтизма – любимые направления мамы в живописи.
В гостиной стоял камин, который чаще всего мы использовали зимой, собираясь поиграть в настольные игры, к которым иногда присоединялся и папа. Вся мебель была подобрана со вкусом: достаточно просто, но изысканно. Эта комната была любимой в доме, и мы постоянно проводили здесь время всей семьей.
Однако сейчас гостиная пустовала. В ней было холодно, как и во всем доме. Но отопление не имело к этому никакого отношения.
– О, mio bambino![3] – со стороны кухни раздался мелодичный голос няни, спешащей к нам навстречу.
Она споткнулась на полпути, но папа успел подскочить и помочь старушке.
– Ох, глупая старуха. Глаза уже почти ничего не видят, – сказала она. Выпрямившись, женщина оправила юбку и похлопала папу по щеке с милой улыбкой на лице. – Grazie, ragazzo mio[4].
Мариэтта все еще называла папу старым ласковым прозвищем, и он ей это позволял. Когда-то она была и его няней, поэтому давно стала частью семьи Моретти. Отец любил ее и всегда относился к ней с большим уважением. Няня заменила ему мать, потому что с бабушкой Амарой отношения были не самыми близкими, а после женитьбы на маме и вовсе испортились. Няня прожила всю жизнь с семьей Моретти, посвятив себя сначала отцу, а потом и нам с Люцио.
– Почему ты ходишь по дому без очков, да еще и так торопишься, Мариэтта? – Папа не был груб, но говорил строго – он беспокоился о здоровье и безопасности своей старой няни.
Она была уже не так молода, как нам бы того хотелось. В свои семьдесят четыре года Мариэтта была слишком активна, но глаза стали ее подводить. Зрение садилось, поэтому она перестала выполнять какую-либо работу по дому, но, несмотря на все недовольства папы, всегда находила себе занятие и сама его отчитывала. Как и сейчас.
– Смени свой тон, ragazzo mio. Я не твой солдат, а ты не мой Капо. Не здесь и не сейчас, – она отбросила его руку и направилась ко мне. – Моя девочка наконец дома. О каких очках и осторожности ты говоришь?
Ее голос дрожал, как и руки, а из-за спешки казалось, что няня вот-вот вновь споткнется. Поэтому я сама сделала шаг к ней и крепко обняла. Мне пришлось наклониться к этой маленькой, но такой сильной женщине. Она крепко прижала меня к себе и заплакала, причитая на смеси английского и итальянского.
Высвободившись из объятий, Мариэтта обхватила мое лицо своими морщинистыми ладонями и сжала мои впалые щеки.
– Mio bambino, ты дома. Моя девочка. О Господь, спасибо, что услышал мои молитвы и привел ее домой, – перекрестилась она и вернулась к моему лицу, исследуя его. – Маринэ, она дома, милая. Моя сладкая девочка.
Мы обе плакали, пока оглядывали
Моя малышка (
Спасибо, мой мальчик (