Кангюй. Бактрия. Марат Байпаков
лет девятнадцати, роста среднего, эллинка, красивая в правильных чертах лица, чёрные густые волосы уложены в сложную причёску. Ксифос упирается остриём в девичью грудь.
– Сразись со мной, Стасипп! – выкрикивает гость в спину убегающему дородному мужу. – Я Аргей, македонянин, сын Ореста!
Юноша зол, смотрит на защитницу хозяина исподлобья, пытается обойти то справа, то слева незнакомку, но дева в чёрном отчаянно смела, перед оружием не трусит, смотрит прямо в глаза Аргею и всякую попытку обойти её решительно-упрямо пресекает. Гость в нарядных доспехах полиса Гекатомпила подвергает поруганию хозяина дома.
– Стасипп, ты подлец! Стасипп, ты мерзавец! Только деньги умеешь пересчитывать, дрянь? Где ты, безродная крыса? Не прячься! Появись же наконец, Стасипп! Забудь про богатство, вспомни про честь! Возьми оружие в руки. Я здесь, враг смертный, стою у твоего алтаря. Мечтал меня унизить? Вознамерился лишить македонянина гордости на пороге отеческого дома? Ты мой, Стасипп! Страшись, бесстыдный меняла. Вернусь я за тобой. Смешаю тебя с грязью! Вырву сердце из твоей груди. А есть ли у тебя душа, богач? Ведь чести нет у тебя!
Громкоголосые поругания остаются без ответа. Благоприятный момент для поединка чести упущен, хозяин дома скрылся в комнатах второго этажа, на шум сбегаются соседи. Но понапрасну ожидает появления оскорблённого хозяина Аргей, противник уклоняется от вызова. Со второго этажа не доносится шум приготовлений. Бранная ярость медленно угасает. Разочарование овладевает юношей. Аргей недовольно шумно выдыхает, произносит негромко зло «День ужаса и скорби», вкладывает ксифос в ножны, обменивается долгим взглядом с незнакомкой, словно бы прощаясь с достойным противником, и покидает гордым враждебный дом. Толпа соседей безвольно расступается перед гоплитом Гекатомпила. Второй раз за долгое утро никто не пытается Аргея остановить или разоружить. Позади него, лязгающего железом, раздаётся горький плач, то ойкеты Стасиппа оплакивают павшего товарища.
В то же самое время.
Кома лаой базиликой, в трёх днях пути от Бактры
Ещё глубокой ночью две тысячи сирийских мужей, облачённых в доспехи, при гоплонах, с кинжалами и ксифосами скрытно окружили процветающую кому в шесть сотен крепких в хозяйстве домов. Одноэтажные, без окон, глинобитные дома комы с плоскими крышами образовали вытянутый прямоугольник с огороженным загоном для скота по центру селения. Небольшая речка пересекает кому посередине, протекая с севера на юг. Кома издали ночью походит на крепость, так близко располагаются дома по периметру друг к другу. А она и была бы серьёзным укреплением, если бы не государственный запрет на возведение окружных стен для ком лаой.
Гиппомах обращается к Алкету и Эакиду:
– Утро уходит, достойные мужи. Пора действовать. Три отряда давно готовы. Чего мы медлим?
– Надо было ночью на кому напасть, как прежде трижды поступали. – Хармид поддерживает Гиппомаха.
– Эта кома