Трисвечница. Игорь Евсин
ее жизни. Жила она так, как ты говорила. Христа ради ушла из дома. Ночевала где придется. То в глухом лесу, то в колючем стогу, то на голой стылой земле… Жила, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Только кормилась-то она чем? Народ даже не знает, что Маша Конобеевская ела. У кого бы ни была в гостях – никогда ничего не ела. Аниська с ней долго странствовала и вместе с ней голодала. Все претерпела – и зной, и стужу. И ночевала где придется, порой прямо под открытым небом. Маша Большая называла Аниську Любаткой, ну это вроде как любимица. «Любатка, – говаривала странница, – сейчас ты цыпленочком за мной ходишь, а потом сама кур будешь водить». Потому-то Аниська и говорит, что у нее особый путь, не страннический. Маша Большая предсказала ей, что она будет за собой кур водить. Вот какой у нее путь.
– Она что, птичницей станет? – спросила я растерянно.
Авдотья широко улыбнулась:
– «Кур за собой водить» – значит женщин и девиц вести за собой. Вести по пути спасения души. К этому Марша Конобеевская Аниську в странствиях приуготовляла. К этому ее и старец Григорий приуготовляет.
«Вот так вот, – подумала я, – какая же она зоркая – носатая, лупатая бабулька. Что ж она ворчала: странники, мол, это бродяги?» И вдруг до меня дошло. Она проверяла, понимаю ли я страннический подвиг.
– Да… Молитвенник он, старец Григорий Томин, – продолжала между тем Авдотья.
– Расскажи о нем что знаешь, – попросила я.
– Чего тут рассказывать? – задумалась Авдотья, а потом встрепенулась: – А знаешь ли ты, Золушка, что он не Томин?
– Как так?
– По фамилии он Коныгин. Имя у его отца было Артамон, а народ звал его Тома. Потому Григория и прозвали – Томин. Прозорливый он, прозорливый. Был такой случай. Как-то возвращались с покоса двое ялтуновских мужиков. Решили зайти к нему. «Зайдем, поболтаем», – сказали они промеж собой. Когда подошли к дому старца, то увидели, что он стоит на пороге. В одной руке держит пустой стакан, в другой ложку. Положив ложку в стакан и как будто что-то перемешивая, он протянул мужикам этот стакан и говорит: «Нате, поболтайте!»
А однажды пришли к нему из странствий Маша Большая и Аниська Петри-на, стали рассказывать, где побывали, что видели. Старец слушал, перебивал и сам дополнял их рассказы. Спрашивал: «А вот об этом почему вы забыли рассказать? И вот об этом тоже…» И сам рассказывал о том, что они пропустили.
Григорий тоже когда-то странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново у Пелагеи Блохиной. У нее в саду домик небольшой есть. Там и живет старец вместе с Феодосией, которая домик этот в порядке держит. Некоторые насмехаются над ней: мол, молодых чурается, а со стариком живет. А на самом-то деле она у Григория вроде келейницы.
Жизнь Феня ведет подвижническую. Подолгу постится и молится. Григорий строг с Феней, ой, как строг… Она поначалу не выдерживала его строгости. Как-то ушла от Григория, а потом возвратилась. Стала благодушно терпеть его строгость. Познала великую пользу смирения, к которому Григорий своих стригачек приводит.
Я слушала Авдотью и диву давалась