Друг и лейтенант Робина Гуда. Анна Овчинникова
какой он, этот англичанин. Говори ему, не говори – уж если упрется, его нипочем не сдвинешь с места.
– Беата, пожалуйста!
Беата пожала плечами и снова заговорила с бородатым саксом, который после долгих препирательств махнул рукой, громким окриком вдохнул жизнь в смирную серую клячу и направил повозку вперед, к воротам Ноттингема.
Они продвигались очень медленно, а вскоре Тому и вовсе пришлось свернуть в поле, где было немного свободней, чем на дороге… совсем немного. Беата и Мари то и дело хватались за бортики и друг за друга, когда их раскачивающийся экипаж пробирался между телегами с сеном… между шныряющими по истоптанной траве собаками… между громко переговаривающимися людьми.
Англичане с таким любопытством глазели на двух девушек в серых платьях и в белых покрывалах, что было ясно – здесь никогда еще не видели бегинок.
Мари напрасно старалась не краснеть под этими взглядами и держаться так же уверенно, как держалась ее спутница. Всю долгую дорогу от Руана она отчаянно старалась быть похожей на свою бойкую самоуверенную подругу, однако это оказалось очень непросто. Когда ты единственная любимая дочка богатого суконщика, тебе гораздо легче вести себя уверенно и бойко, чем когда ты…
Повозка накренилась, едва не задев тачку с хворостом, и остановилась.
Беата снова обрушила на возничего поток английских слов, и Мари поняла ответ еще до того, как услышала перевод:
– Том говорит – дальше никак не проехать, придется все-таки подождать.
Белокурую бегинку это, похоже, вовсе не огорчало, но Мари съежилась и втянула голову в плечи.
Уж лучше бы они остались на дороге, подальше от городского палисада… Подальше от помоста, над которым болтались три петли. А теперь их отделяли от этого жуткого сооружения какие-то полсотни шагов.
Примерно на таком же расстоянии за помостом высилась задрапированная трибуна, на ней восседали богато одетые люди. Простые англичане в ожидании зрелища переговаривались, спорили из-за возвышений, на которые можно было взобраться, прикрикивали на собак, бранились… Господи Боже, здесь, как и в Руане, даже женщины пришли посмотреть на казнь!
Знатные дамы, сияя великолепными нарядами, украшали собой трибуну, а простолюдинки стояли или бродили в толпе, густеющей тем больше, чем ближе она была к эшафоту. Между взрослыми шмыгали дети, некоторые мужчины поднимали малышей на плечи, чтобы те могли рассмотреть знать.
Мари низко наклонила голову и опустила на лицо покрывало. Но легкая ткань не могла спасти ее от взглядов зевак, от чужеземного говора, делающегося все более неистовым и грубым, от тоскливого ожидания надвигающегося ужаса – и от болтовни Беаты, которая как ни в чем не бывало сыпала вопросами направо и налево. То, что вскоре ей предстояло смотреть на человеческую смерть, ничуть не обескураживало младшую бегинку.
– Том говорит, будут вешать трех братьев, прикончивших оленя в заповедном лесу. Помнишь разговоры о шайке Робина Гуда? Так вот, трое братьев вроде бы как спелись с этими разбойниками и вместе с ними уложили оленя… Но какие они все-таки наглые, английские крестьяне,