Пламя в тумане. Рене Ахдие
туман. Завеса из лиан расступалась перед ним. Другие самураи верхом выступили из темноты, возвращаясь на позиции по бокам коня. Его наездник в тяжелой броне неумолимо вел их вперед. Животное с дикими глазами фыркало через ноздри, и его дыхание сливалось с туманом – два постоянных потока едва сдерживаемой ярости.
Самурай верхом на гнедом коне резко отличался от своего скакуна. Он казался спокойным. Собранным. Его шлем венчали закрученные рога. Спереди красовалась зияющая драконья пасть из полированной стали, покрытая кроваво-красным лаком. Нагрудник его до[24] был сделан из прямоугольных пластин закаленной кожи и железа. На него был нашит шестиугольный герб с двумя оперенными стрелами в центре, похожими на штрихи. Напротив друг друга. Всегда прикрывая чужой тыл. Всегда сохраняя баланс между светом и тьмой.
Всадники и их кони бесшумно крались сквозь быстро тающую тьму. Утренний туман обнимал копыта лошадей, расступаясь с каждым шагом, пока они следовали через лес Дзюкай. Вперед. Только вперед.
Самурай, возглавлявший отряд, ехал через призрачный лес, внимательно изучая землю перед собой.
Ничего не упуская.
Через некоторое время они вышли на поляну. На ту самую, которую они искали последние два дня. Не так давно прилетевшие стервятники медленно кружили над ними по нисходящей спирали, привлекая их все ближе.
Притягивая их к сцене смерти и разорения.
Перед отрядом самураев раскинулись руины недавно разграбленного богатого конвоя.
Мужчины остановили своих лошадей. Их лидер спешился, не говоря ни слова. Его шаги были такими легкими, что их почти не было слышно. Белый туман клубился вокруг него, пока он беззвучно двигался вперед.
Хотя он мог бы остановиться, чтобы обратить внимание на погибших – на тела пятнадцати самураев, оставленных гнить в этот бесславный предрассветный час, – лидер отряда с неуклонной целеустремленностью двинулся к куче дерева, которая выглядела как останки недавнего костра. Когда он приблизился к обугленным руинам, в его памяти возникла тень элегантного лакированного норимоно. Самурай поправил мечи на поясе и снял шлем.
Розовый свет только начал пробиваться сквозь деревья за его спиной. Самурай непроизвольно подставил лицо его нежному теплу. Он сделал медленный вдох. Вдох, напомнивший о жизни, которую ему посчастливилось жить. Вдох, напомнивший о хорошей смерти, которая ему была суждена…
На поле боя.
Он был молод. У него было худое лицо. Воинствующее. С заостренной челюстью и глазами чернее смолы. Его волосы были собраны в идеальный пучок, каждая прядь приглажена в элегантной покорности. Пока он осматривал руины, другой самурай в броне подошел к нему, неся остатки обгоревшего боро[25] и шелка – два опаленных знамени, на одном из которых был такой же шестиугольный герб, а на другом – герб императора.
Второй самурай подтвердил его опасения:
– Мне очень жаль, Кэнсин-вакасама[26], – хотя слова выражали соболезнования, в голосе не чувствовалось сожаления. В его тоне слышалось понятное обещание.
Обещание