Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи. Э. С. Маркарян
они ее проглатывают. И наконец, завершая свою мысль, Шпенглер пишет: «Я называю эту привычную для западного европейца схему, согласно которой все высокие культуры совершают свои пути вокруг нее, как предполагаемого центра всего мирового процесса, птолемеевой системой истории и противополагаю ей в качестве коперникова открытия в области истории изложенную в настоящей книге и заступающую на место прежней схемы новую систему, согласно которой не только Античность и Западная Европа, но также Индия, Вавилон, Китай, Египет, арабская культура и культура народов майя рассматриваются как меняющиеся проявления и выражения единой, находящейся в центре всего жизни, и ни одно из них не занимает преимущественного положения: все они имеют одинаковое значение в общей картине истории, притом нередко превышая эллинство величием духовной концепции и мощью подъема»[66].
Таковы основные претензии Шпенглера к традиционной европейской историографии, которые, нужно отметить, были во многом вполне обоснованны.
Шпенглер, несомненно, прав, когда сравнивает присущий ей европоцентризм с «птолемеевой системой» и говорит о том «огромном оптическом обмане», который проистекает в результате господства этой точки зрения, считающей историю Западной Европы незыблемым центром всемирно-исторического процесса. Неудивительно поэтому, что яркая и с большим литературным талантом данная Шпенглером критика европоцентризма не могла не вызвать сочувствия у многих историков и социологов, пришедших в той или иной степени к пониманию несостоятельности этого мировоззрения, которое, искажая историческую перспективу, было неспособно охватить мировую историю во всем ее богатстве. И как нам думается, именно в этой критике европоцентризма следует во многом видеть секрет того успеха, который выпал на долю «Заката Европы» в академических кругах западного обществознания.
Но Шпенглер вовсе не собирался ограничиваться критикой предшествующей ему историографии. Он претендовал на выдвижение собственной позитивной концепции, которая по своему общему значению, как мы уже знаем, им самим приравнивалась к перевороту, произведенному Николаем Коперником. К чему же сводится данная концепция?
Для понимания философии истории Шпенглера следует прежде всего учесть, что его критицизм заострен против всех основных достижений и выводов предшествующей ему историографии. Острая и порой вполне справедливая критика ее тех или иных отживших представлений и понятий является лишь внешним фоном последовательного выступления против всех исходных принципов новейшей исторической науки. В частности, приведенные выше его критические замечания в адрес европоцентристского мировоззрения непосредственно используются им для полного отрицания основоположных идей, лежащих в фундаменте современного исторического знания, – идей единства мировой истории и ее поступательного развития.
«“Человечество”» – пустое слово. Стоит только исключить этот фантом из круга проблем исторических