Виолончушь (сборник). Мария Фомальгаут
к туннелю?
Нефтяной магнат фыркает.
– Куда же еще?
– Да знаете… всякое бывает.
– Ну, мост там какой, или дорога неровная, ничего, поскачем по ухабам, поезду это полезно.
– А если… ещё что?
– А что ещё может быть?
Финансовый аналитик разводит руками. Не знает.
Поезд несётся в подступающие сумерки.
– Получишь место в конторе у дяди, – говорит Джейн.
– В конторе, – кивает Джим.
– Посадим розы перед домом, – говорит Джейн, – белые, как у матери твоей.
– Белые, – соглашается Джим.
Оба лежат на полке в темноте ночи, отблески огней за окном проносятся по бледным лицам.
Поезд несётся вперед, по ветке, на которую перевёл его нефтяной магнат.
Где-то далеко впереди рельсы обрываются в пропасть, там, где кончается земля…
Тусклый рассвет.
Смотритель на полустанке прикладывает руку к глазам, ждет поезда.
Не дрожат рельсы, не качаются провода.
Никого нет.
Шолади-долаши-дошали-лодаши
Мой экипаж умер на полпути до Таймбурга. Я давно ждал, что он умрет – экипаж с самого начала дышал на ладан – но не думал, что это случится так скоро. Я еще надеялся добраться до столицы, хотя бы до пригородов, еще надеялся сдать повозку в ремонт, еще надеялся выискать себе более подходящий транспорт…
Человек предполагает, а Господь располагает – вспомнил я, когда экипаж плавно опустился на безлюдную дорогу и замер. Мне еще повезло, крепко повезло: я вспомнил леденящие душу истории о людях, которые разбились в камнем упавших экипажах – и понял, что легко отделался.
Я еще попытался вернуть экипаж к жизни. Я еще сидел в повозке, прижимал озябшие руки к кристаллу, я еще мысленно уговаривал повозку добраться до города, – тебе же будет хуже, если останешься здесь, я же тебя брошу, я же не вернусь за тобой, тебя унесут сборщики мертвого… Но уже было понятно, что экипаж умер.
Бывает.
Если до этого как-то везло, не значит, что со мной такого случиться не может.
Я оглядел бескрайние равнины – насколько хватало глаз. Здесь ничего не напоминало о человеке, не было даже отоснившихся снов. Только поодаль светлели осколки чьих-то надежд, но бесконечно давних: много лет назад умерли и те, кто потерял свои надежды, и те, по чьей вине они были разбиты. В другое время можно было бы постоять здесь, насладиться безмыслием и безмолвием – но не теперь, под моросящим дождем поздней осени. Я проклял себя, что даже не взял плащ, понадеялся на теплый экипаж. Но теперь не оставалось ничего кроме как идти по шоссе в поисках жилья.
До города я добрался только ближе к вечеру, когда уже почти стемнело – я едва различал впотьмах дорогу, даже споткнулся о пробегавшую черную кошку, которую принял за дурной сон. Мелкий дождичек превратился в первый снежок, сияющий в лучах фонарей. Конечно, городком оказался, конечно, не Таймбург – до Таймбурга я бы не дошел и до следующего утра.
Любой