Dabistan-I-Mazahib. Дабистан, или Школа верований. Том I. Muòhsin Fåanåi
Боппа, Бурнуфа, Лассена и других, это одно из самых важных завоеваний, сделанных в археологии и филологии, и этим мы обязаны Анкетилю. Когда Джонс111 с такой строгостью отнесся к публикациям этого французского автора, он не мог предвидеть, что в один прекрасный день это породит дурную славу «Дабистана», который в значительной степени опирается на авторитет «Десатира», и тех самых книг, которым он отказал в какой-либо подлинности. Мохсен Фани, живший за сто двадцать лет до Анкетиля, черпал свои сведения, вероятно, из других копий трудов Зороастра и ничего не знал о западных авторах, однако его утверждения согласуются с тем, что рассказывали последние до и после нашей эры, и особенно с тем, что опубликовал французский первооткрыватель об этом древнем философе. Можно ли предположить, что все эти люди разных наций, чьи высказывания совпадали на протяжении более чем двух тысяч лет, сами себе навязали, или кто-то другой им навязал «мнимые законы мнимого законодателя»? Анкетиль заслуживает лучшей репутации, чем репутация «французского авантюриста, который перевел книги, приписываемые Зороастру, с перевода некоего цыгана из Сурата, и его смелость в отправке их за границу как подлинных»112 не была подкреплена суждением. В молодом человеке, рассказывавшем о своих румяных щеках и изящной фигуре, конечно, можно было высмеять некоторую глупость и щегольство, но здесь не было никакого «обмана», который можно было бы обнаружить, и слишком много язвительности было проявлено в ответных необдуманных неосторожностях, переросших в оскорбления».
Сэру Уильяму Джонсу, когда он опубликовал свои строгие замечания, на которые его антагонист, из гордости или из скромности, так и не ответил, было всего двадцать четыре года, и он находился под влиянием юношеской пылкости. Восемнадцать лет спустя, в своей речи, обращенной к Азиатскому обществу Калькутты в 1789 году, он с большей сдержанностью отзывается об Анкетиле как о человеке, «имевшем заслуги в том, что он предпринял путешествие в Индию в ранней молодости с единственной целью – найти труды Зороастра». Прославленный председатель этого общества не смог оценить все заслуги Анкетиля и умер слишком рано, чтобы узнать о блестящей репутации, которую юный путешественник приобрел в зрелые годы как ученый член Французской академии литературы, как в своей стране, так и за рубежом113.
«Дабистан» сообщает нам, что книги на зенде бывают двух видов: одни, понятные, без энигматических форм речи, называются Мах Зенд, Великий Зенд; другие, изобилующие энигматическим или образным языком, называется Ках Зенд, Малый Зенд. Первые, в большинстве умозрительных и практических моментов согласуются с «Десатиром»; вторые, направленные на то, чтобы предотвратить попадание философии в руки невежд, имеют таинственную завесу, в то время как мудрецы знают истинный смысл чистого учения. Царю Гуштаспу, его брату Джамаспу, его сыну Исфендиару и сыну последнего Бахману приписываются
Сэр У. Дж. пишет (см. его «Труды», Т. III, с. 116), что, по его убеждению, диалект гебров, который они выдают за диалект Зардушта, на котором Бахман, гебр и его персидский читатель, дал ему множество письменных образцов, и является поздним изобретением их священников. Какой язык он имеет в виду? Конечно, не тот, что в Зенд-Авесте, о котором он, в частности, заявляет (там же, с. 118), что «язык зенд был, по-видимому, диалектом санскрита, приближаясь, возможно, так же близко к нему, как пракрит или другие популярные идиомы, на которых, как мы знаем, говорили в Индии две тысячи лет назад».
Сочинения сэра У. Дж., Т. V., с. 414—415.
Анкетиль написал ряд мемуаров, которые были прочитаны во Французском институте и сохранились в его печатных отчетах. В 1771 году он опубликовал три тома формата кварто, посвященные его путешествиям в Индию, по Индии и из Индии, а также трудам Зороастра; в 1798 году – «L’lnde en rapport avec I’Europe» («Индия в отношениях с Европой», франц.); в 1799 г. – «La egislation orientate, ou le despotisms considere dans la Turquie, la Perse et I’Indostane» («Восточное законодательство, или деспотизм в Турции, Персии и на Индостане», франц). Послание, которое он поместил перед своим латинским переводом персидских «Упанишад» Дары Шуко и адресовал брахманам Индии, содержит как бы его религиозное и политическое завещание. Он заявил, что его питание стало воздержанным, как у аскета, что он жил даже зимой без огня и спал на постели без перин и простыней. Его юношеское хвастовство «личной красотой» было искуплено полным пренебрежением к своему телу, оставленному «с неизменным и нестиранным бельем»; его стремление к «обширным познаниям» превратились в терпеливые и самые настойчивые исследования. Но, не желая принимать дары и пенсию даже от правительства, он сохранил свою абсолютную свободу и благословил свою бедность, «как спасение своей души и тела, оплот морали и религии»; друг всех людей; победив соблазны мира, он стремился к Высшему Существу. Столь редкие добродетели могут сгладить другие человеческие недостатки Анкетиля дю Перрона. Он умер на семьдесят четвертом году жизни, в 1803 году (cм. «Histoire et Memoires de I’Institut royal de France. Classe d’Histoire et de Litterature anciennes» («История и мемуары Королевского Института Франции. Класс древней истории и литературы», франц.). Т. III, 1818).