Девочка-лёд. Анна Джолос
Улечка! – выходит нам навстречу баба Маша.
С грустью отмечаю тот факт, что она стала передвигаться ещё медленнее. К сожалению, с годами проблем со здоровьем только прибавляется.
– Мои ласточки, – обнимает она сначала меня, а потом и Ульянку. Начинает щекотать её, и та заливается звонким смехом на всю улицу.
Идём следом за бабой Машей. По дороге к сестре пристаёт Пират, рослый, закормленный до невозможного кобель «дворянской» породы. Проходим в дом. Раздеваемся. Бабушка Маша сразу ведёт нас на кухню. Как я и предполагала, на плите красуется большая кастрюля с первым.
– Кожа да кости, Ляль! Мать голодом вас морит? – качает головой она и ставит перед нами тарелки, наполненные до краёв.
– Всё нормально, – вдыхая запах наваристого борща, отвечаю я.
– Да где ж оно нормально-то, девочка? – машет рукой и проходится платком по морщинистым векам. – На ночь глядя приехали. Выгнала?
– Нет, я просто с работы, потому и поздно, – отправляю первую ложку в рот, и аж зарыдать хочется, настолько вкусно… У меня так хорошо не получается, хотя все секретики я у неё выведала.
– Тебе б учиться, деточка, а ты работаешь, – тянет носом и утирает слёзы.
– Так я ж не на полную смену, всё успевается, ба… Как ты сама? Ноги болят?
– Болят, милая. Ой как болят, но я уж перечница старая, увядаю потихоньку, куда деваться.
– Может, лекарства какие-то нужны?
Отмахивается. Если и нужны, ни за что не скажет. Придётся самой спросить у соседки, работающей в поликлинике Жулебино. В Бобрино своей нет. Да тут вообще уже почти ничего нет. Школу, и ту закрыть хотят. Некому учиться, некому работать. Беда… и сколько таких никому не нужных, вымирающих сёл и деревень по России?
Ульянка, как всегда, оставляет гущу, обижая бабу Машу. Морщит маленький носик и просится посмотреть мультики по телевизору. Я же, помыв посуду, иду в бывшую спальню матери. Всё равно ничего делать на ночь не дают. Тут правило простое: в девять – отбой, а все дела на раннее утро переносятся.
Стою напротив трюмо с зеркалом, расчёсываю волосы щёткой. Баба Маша стучится, и я опять ругаю её. Это ведь мы у неё в гостях.
– Ты так похожа на свою мать, – кряхтя, садится на застеленную кровать. – Как она, Алён? Так и пьёт по-чёрному, да?
– Да, – отвечаю честно, глядя на её отражение.
– Дурная баба, детей своих ни в грош не ставит! – осуждающе цокает языком. – Рая всегда боялась, что кто-то из них начнёт пить. Так и вышло. Ой горе-то… Три дочери. Старшая – в тюрьме, средняя – утопилась, а младшая… и та свою жизнь под откос пустила, ох… Рая, Рая, хорошо, что ты на небесах и не видишь этого.
– Я не могу ничего сделать. Она не слышит меня, – оправдываюсь тихо. – Не позволяет вытащить её.
– Ты не виновата, Алёна.
– Ещё как виновата! – в корне не согласна с ней я. – Не надо было одну оставлять её после смерти Миши.
– Ульянке-то два года всего было, ну куда там ребёнку находиться. Потому и забрала