Девочка-лёд. Анна Джолос
гневный зов завуча, Дубининой Венеры Львовны, я тряслась как осиновый лист на ветру. Прекрасно осознавая, что не смогу оплатить новое стекло. Сколько бы оно ни стоило. Пока я находилась в шоке от произошедшего, глядя на то, как на пол капает кровь, Беркутов успел, как обычно, заявить, что дверное стекло разбил он. И нет, он совсем не герой, как вам, возможно, показалось. Дело в том, что этот парень всегда берёт вину на себя. Наверное, дурной репутации ради. За ним тянется такой длинный шлейф из проступков, что просто уму непостижимо…
В кабинете директора медсестра, не обращая внимания на мой отказ, обработала мою пораненную руку. Я всё это время пыталась объяснить присутствующим, что врезалась в стекло, убегая от Беркутова. Он хохотал и крутил у виска, дескать, посмотри на себя, что ты вообще можешь разбить. Мне никто не верил, и это было страсть как обидно. Не хотела я быть должной Роману ни при каких обстоятельствах. Даже учитывая тот факт, что он действительно причастен к этому. Ведь из-за того, что на голове у меня было ведро, я и влетела так неудачно.
К разговору привлекли Петра Алексеевича, Элеонору Андреевну и даже уборщицу, являющуюся «свидетелем». Стало известно про совместное наказание, и тут уж деваться было некуда. Беркутов, правда, так и не дал возможности всё объяснить. Вникнуть в то, что произошло на самом деле, у взрослых не получилось.
В итоге Борис Ефимович Невзоров, директор школы, окончательно потерял звенья той цепочки событий, которую я пыталась озвучить. Прервал мои стенания, попросил всех выйти и оставил в кабинете только нас с Беркутовым. Не впервые мы вот так сидели перед ним. Роман со скучающим видом, закинув ногу на ногу, и раскаявшаяся я – с виноватым выражением лица.
Борис Ефимович сказал, что устал от нашего противостояния, и когда он в очередной раз принялся проводить воспитательную беседу, приводя вполне очевидные аргументы, я и представить не могла, что закончится эта его речь гениальной идеей: направить нашу неуёмную энергию в нужное русло.
Мне вообще это нисколечко не понравилось. Берутов тоже в восторг не пришёл. Фыркая, как взбесившийся ёж, он вскочил со стула и заявил, что стекло будет восстановлено, и на этом всё. Я, в свою очередь, заявила, что за стекло буду отвечать сама. Мы опять начали спорить, и Невзоров, выслушав наш эмоциональный диалог, пришёл к выводу, что его затею надо реализовать как можно скорее.
– Станция Бобрино, – объявляет механический голос.
Я спешно трясу Ульянку. Хватаю сонную сестрёнку за руку и бегу с ней к выходу.
На улице уже давно темно, народу почти нет.
Страшно. Не люблю я вот так поздно ходить с Ульяной. Всегда переживаю, что не смогу её защитить, а для меня это – самое страшное на свете.
Петляя меж длинным забором и домами, которые стоят на окраине, мы выходим к знакомой остановке. Последний автобус, судя по часам, должен приехать через пятнадцать минут. На лавке спит пропойца. И как назло, ни души. Одинокий фонарь освещает территорию, напоминающую пустырь.
Вообще