Превращения Арсена Люпена. Морис Леблан
береговая охрана?
– Да. Она вся сейчас в трактире, куда ее позвал человек, в котором я полностью уверен. Однако нельзя исключать появление дежурного патруля.
Плато сменилось впадиной, и дорога тоже пошла вниз. Кое-как они добрались до начала Лестницы. Когда-то ее вырубили в скале по распоряжению некоего приходского священника из Бенувиля, чтобы облегчить местным жителям путь к берегу. Днем проемы, пробитые в известняке, пропускают свет, и сквозь них открывается великолепный вид на море, где волны бьются о скалы… и с каждым шагом ты оказываешься к ним все ближе.
– Вам будет нелегко спускаться с носилками, – сказал Рольвиль. – Мы могли бы вам помочь. Освещать дорогу.
– Нет, – заявил барон. – Вам, безопасности ради, лучше уйти.
Трое молодых людей повиновались и повернули обратно, а кузены, не теряя времени, начали трудный спуск.
Он длился долго. Ступеньки были очень высокими, а повороты такими крутыми, что невозможно было развернуть носилки без того, чтобы не поднимать их вертикально. Карманный фонарь то и дело гас. Оскар Беннето злился все больше и распалился до такой степени, что, уже не стесняясь своих дурных манер неотесанного деревенщины, предлагал «выбросить все это за борт», то есть в один из проемов.
Наконец они вышли на пляж, усыпанный мелкой галькой, и смогли перевести дыхание. Неподалеку виднелись две лодки. Спокойное море, без малейшей волны, омывало их погруженные в воду кили. Беннето показал заткнутую до времени пуком соломы дыру, которую он пробил в меньшей из двух лодок, и кузены поместили в нее носилки.
– Надо привязать их к скамьям, – распорядился Годфруа д’Этиг.
Беннето заметил:
– Если когда-нибудь будет расследование и на дне моря найдут лодку с носилками, они станут против нас лучшим свидетельством!
– Поэтому мы должны отплыть от берега как можно дальше. Впрочем, эти носилки никто не опознает: их уже лет двадцать как выкинули, и я нашел их среди мусора в сарае. Бояться нечего.
Д’Этиг говорил дрожащим от страха голосом и был так растерян, что Беннето едва узнавал своего кузена.
– Что с тобой, Годфруа?
– Со мной? Ничего!
– В таком случае…
– В таком случае толкаем лодку… Но сначала нужно, как велел Боманьян, вынуть у нее кляп и спросить, желает ли она что-нибудь заявить. Хочешь сам это сделать?
Беннето пробормотал:
– Смотреть на нее? Трогать? Да я лучше сдохну… а ты?
– Я тоже не смогу… не смогу…
– Все-таки она виновна… Она убийца…
– Да-да… Во всяком случае, это очень даже возможно… Только у нее такое нежное лицо!..
– Верно, – согласился Беннето, – она божественно прекрасна… прекрасна, как Дева Мария…
И оба рухнули на колени прямо на гальку и начали вслух молиться и взывать к Богоматери за ту, что должна была умереть.
Годфруа бормотал то слова молитвы, то строки из псалмов, а Беннето сопровождал их пламенным «аминь». По-видимому, молитвы укрепили их, потому что они резко поднялись с колен, желая поскорее