Превращения Арсена Люпена. Морис Леблан
себя в грудь и каяться, но только признание должно быть искренним. У вас же не хватило на это мужества. Демон гордыни не позволил вам смиренно признать свое поражение, и вы малодушно убедили всех в том, чего не было. Долгие месяцы вы преследовали меня своей любовью, валялись у меня в ногах, умоляли и угрожали; однако вам было позволено всего лишь раз поцеловать мою руку. Вот и разгадка вашего поведения и вашей ненависти.
Вам не удалось меня согнуть, и вы решили меня погубить, рисуя перед своими друзьями чудовищный портрет убийцы, шпионки и ведьмы. Да-да, ведьмы! Такой человек, как вы, не может проявить слабость – это ваши слова, – и если вы не добились успеха, то, конечно, только из-за действия дьявольских чар. Нет, Боманьян, вы сами не понимаете, что говорите и что делаете. Вы видели меня в своей спальне, видели, как я доставала таблетку с ядом? Скажите на милость! По какому праву вы ссылаетесь на собственные глаза? Ваши глаза? Да вы были так одержимы мною, что подарили другой женщине мое лицо, которое ни на минуту не могли забыть.
Да, Боманьян, повторяю – другой женщине… Есть еще одна женщина на том пути, которым мы все следуем. Есть та, которая унаследовала некоторые документы Калиостро и позаимствовала его псевдонимы. Маркиза де Бельмонт, графиня де Феникс… ищите ее, Боманьян. Потому что именно ее вы видели, но, будучи жертвой навязчивых галлюцинаций своего помутившегося разума, нагромоздили против меня столько лжи.
Послушайте, все это – лишь жалкая комедия, и у меня есть серьезная причина сохранять спокойствие перед вами: во-первых, потому, что я невиновна, во-вторых, потому, что я ничем не рискую. Несмотря на вашу роль судей и мучителей, несмотря на выгоду, которую каждый из вас может получить в случае успеха этого общего дела, вы все по сути своей достойные люди и никогда не решитесь на убийство. То есть вы, Боманьян, может, и решитесь – вы фанатик и боитесь меня, однако же вам нужны послушные палачи, а их нет. Тогда что? Посадите меня под замок? Отошлете в какую-нибудь глушь? Если вас это развлечет, пожалуйста! Но знайте, не существует такой тюрьмы, из которой я не могла бы выйти так же легко, как вы – из этого зала. Итак, судите меня, приговаривайте. А я больше не скажу ни слова.
Она снова села, сняла покрывало и откинулась на спинку скамьи. Жозефина Бальзамо окончила свою речь. В ней не было гнева, а были лишь глубокая убежденность и совершенно неопровержимая логика, свидетельствующая о том, что выдвинутые против нее обвинения держатся единственно на необъяснимой загадке ее долголетия.
«Вы все свели воедино, – словно бы говорила пленница, – в основе ваших доказательств лежат чьи-то свидетельства о давних эпизодах моей жизни. Начав с рассказа о событиях столетней давности, вы закончили преступлениями сегодняшнего дня. Если я замешана в этих, значит являюсь виновницей и тех. Если я – та женщина, которую вы видели, то я также и та, что изображена на всех портретах».
Что на это ответить? Боманьян молчал. Поединок заканчивался его поражением, и он не пытался скрыть, что понимает это. Вдобавок лица его друзей