Настольная книга начинающего грибника. Михаил Вишневский
случаем, хочется рассказать об одном забавном происшествии, связанном с валуями.
Дело было на Звенигородской биостанции МГУ[5]. Там в свое время я каждое лето сперва проходил практику, а потом, уже будучи аспирантом, эту самую практику вел (практика посвящалась определению грибов).
Ну вот. Иду как-то мимо сторожки, где живет Егорыч.
В своих мыслях иду, думаю за науку в целом и систематику грибов в частности. Вдруг выскакивает Егорыч и хитро, с этаким ленинским прищуром, спрашивает:
– Будешь?
На исконно русский вопрос я не задумываясь выдаю исконно русский ответ:
– Буду.
Но потом из малодушия уточняю:
– А что?
– Его, – отвечает дед.
Поясню. Если ответ «ее» – значит, водка. А если «его» – это, соответственно, спирт. Последнего на биостанции всегда вволю, чтобы научный труд не терял привлекательности.
Егорыч – знаковая на биостанции личность. Он то ли сторож, то ли немножко завхоз – никто точно не знает. По крайней мере сапоги-болотники студентам выдает именно он. Невысокого роста тощий дедок, с дребезжащим испито-прокуренным голоском, в кирзе и ватнике в любую погоду, бородка а-ля Троцкий. У всего обучающегося, преподающего и научного состава сторож-завхоз вызывал глубочайшее почтение своим непревзойденным умением материться.
Заходим, садимся. Егорыч разливает. Причем мне, старый жмот, разбавляет, а себе, понятно, нет. Выпиваем первый стакашек, закуриваем.
– Ба! – спохватывается Егорыч. – У меня ж закусочка есть, грибочки соленые.
Я оживляюсь.
– Что за грибочки?
– Желтяки.
– Это чё за фигня? – удивляюсь. С русскими названиями грибов у меня всегда плохо было, я все больше полатыни, а уж о каких-то «желтяках» сроду не слышал.
– Сам ты фигня, – в нехарактерно мягкой манере отвечает дед. – Их по-другому «валуй» зовут. Так их еще бабка моя, царствие ей, называла.
– А-а, понятно. Ну, давай.
Егорыч достает банку и вытряхивает грибы на блюдечко. Разливает по второй (мне снова разбавляет), выпиваем. Я не глядя подцепляю грибок, разжевываю и понимаю, что полученные вкусовые ощущения совершенно расходятся с ожидаемыми.
Смотрю на тарелку.
– Егорыч, – говорю, – врала твоя бабка, царствие ей. Не валуи это.
Мгновенно набычившись, Егорыч выдает:
– Ты мою бабку не замай, вафлёр-кругляк-иззащеканец. Я тебе, рипидистий, сказал – «валуй», значит, валуй он и есть. (Рипидистий – это не мат. Это слово дед у ихтиологов подцепил. Была такая древняя рыба – рипидистия, вот он красивое и звучное название, созвучное другому слову, и переработал.)
Спорить я, конечно, не стал. Кто его знает, может быть, в той деревне, откуда была родом егорычева бабка, действительно «желтяками» и «валуями» называли лежащие передо мной на блюдечке… рыжики.
Подгруздики
ПОДГРУЗДКИ – сыроежки крупные, солидные,
Имена и должности изменены до неузнаваемости для неузнаваемости.