Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл. Дональд Маккейг
кого-то выступить за меня?
– Да, мой дорогой мальчик. Мой кузен Филипп, возможно, эксцентричен, но он джентльмен вне всяких сомнений. Никто не будет оспаривать твой выбор. Прежде брату не приходилось выступать в таком почётном звании, но я дам ему все необходимые инструкции, поверь. Хоть я и не могу выступить за тебя против капитана Форнье, я буду руководить Филиппом.
– Филиппом, помешанным на индейцах?
Пьер вспыхнул:
– Он учится у наших краснокожих братьев.
– Господи Иисусе.
Уэсли поднял шляпу, выбил её об ногу и снова швырнул на пол.
Огюстен пребывал в состоянии спокойного счастья, как моряк, вернувшийся домой после многомесячного плавания. Он пребывал в межвременье, и впервые в жизни ему казалось, что всё идёт как следует. После публичного вызова на дуэль он погрузился в мрачное молчание, которое могли прервать лишь колкие ремарки или слова любви.
Руфь обращалась с ним так, будто он был соткан из паутинки, неотступно следуя за ним по пятам, словно он мог улетучиться, стоило выпустить его из поля зрения. Когда они с Соланж занимались любовью (что было единственно верным и правильным), он прямо чувствовал, как глаза девочки буравят закрытую дверь спальни.
Оскорблённый супруг не помнил ни самой сцены в оранжерее, ни как там оказалась скомпрометированная жена с этим янки. Теперь это было не важно – если вообще когда-нибудь имело значение.
Соланж, со своей стороны, ничего не старалась объяснить, но, как ни странно, она, казалось, впервые в жизни воспылала к мужу любовью. Огюстен не мог плюнуть в лицо своей фортуне.
В назначенное утро он, проснувшись подле жены, услышал у дома скрип колёс и позвякивание упряжи. Фыркнула лошадь. Тело Соланж согревало, как дыхание новой жизни. Рука потянулась погладить жену, но он остановил её. Вчера вечером он побрился, прежде чем лечь. Щека, печально известная своей пощёчиной, по ощущениям ничем не отличалась от другой.
Тихо поднявшись, он натянул свою лучшую рубашку, ту самую, с воланами, которую надевал на рождественский бал. Пятна от вина с неё вывели, саму рубашку накрахмалили.
Интересно, что остаётся после нашего ухода. Воображению Огюстена рисовались расходящиеся круги от брошенного в пруд камня, которые постепенно всё слабеют, смешиваются друг с другом и набегают на берег, стремясь к покою.
– Je vous salut, Marie, pleine de graces…[20] Радуйся, Мария…
Выучит ли он когда-нибудь молитву на английском? Он выжил в Сан-Доминго в отличие от многих других. Может, у Господа Бога есть определённые планы насчёт Огюстена Форнье? Он пожал плечами. Bon Dieu.
Судя по учащённому дыханию, он понял, что Соланж проснулась, но сделал вид, что не заметил, как она притворяется спящей. Он наслаждался своим одиночеством, да и что они могли друг другу сказать? Любовь Соланж согревала его. Он и не смел надеяться на столь многое… Огюстен надел сапоги, которые Руфь заботливо начистила вчера, и тот же сюртук, который носил на работу. Подойдя к трюмо, он завязал треугольный шейный платок пышным бантом.
Руфь
Радуйся, Мария, благодати полная… (текст католической молитвы Аве Мария).