Дома не моего детства. Игорь Гуревич
Таня. Ицик выглянул было из-за занавески, но мать чуть не за шиворот развернула его и увела с собой.
И только Яков, неведомо когда успевший одеться, а может, и не ложился вовсе, улыбался. А потом сказал: «Господа жандармы, довольно страху нагонять. За мной пришли, так наберитесь терпения: соберу вещи – и пойдём». – «А вы тут ехидством не занимайтесь, господин Черняховский, или, как вас там кличут, товарищ Кудря. Какие у вас здесь вещи? Налегке небось к родителям заглянули. Или, может, какие непотребные книжки для братца привезли? Так мы мигом обыск организуем. Вот и разрешение на это имеется», – вступил в разговор до того тихо стоявший у порога серый невзрачный человек в штатском.
Яшка кивнул ему, как старому знакомому: «И то ваша правда, – и назвал по имени-отчеству, Моисею теперь и не вспомнить. – В этот дом, господин следователь, ничего лишнего с собой я не вожу. И вас с компанией, надо заметить, никак не ждал». – «Ну-ну, Яков Наумович, так уж и не ждали? А встречаете при полном параде. Видно, что не ложились баиньки», – возразил следователь. Можно было подумать, что эти двое просто встретились по-дружески для доброй беседы. Сейчас ещё обменяются парой-другой любезностей и к столу за трапезу сядут. Видать, весь этот несуразный диалог произвёл умиротворяющее впечатление и на старого Черняховского, так что он вдруг предложил:
– Может, чаю?
– Чаю? – восхищенно всплеснул руками следователь и захохотал. – Чаю! Ай да кузнец Наум, ай да инородец-иноходец, иудеюшка правоверный – или православный? Да нет, какой же ты православный – это ж не про ваше племя паршивое. – И вдруг разозлился, стал себя распалять, повышая голос до крика, переходя на визг. – Это вы, поганцы, ваша Иудина кровь губит Российскую империю! Расплодили, нарожали, навыращивали революционеров-бомбометателей! Народ простой ядом инакомыслия отравляете! На власть, на императора… – и он захлебнулся в собственном крике, – на самодержца российского руку поднимаете! Моя бы воля, я бы вас с корнем…
И тут Яшка захлопал в ладоши:
– Браво! Браво, господин следователь!
– Убрать! – заверещал человек в штатском, и два высоких жандарма при ружьях вытолкали старшего брата взашей. Следом метнулся следователь, последним неспешно вышел старый толстый жандарм с пышными седыми усами – будто срисованный с лубочной картинки. Во тьме послышалось конское ржание. Потом вскрик: «На!» – и будто что-то тяжёлое упало на землю. «Брат!» – понял Моисей и бросился к дверям. Но отец будто клещами схватил его за плечо:
– Оставь! Это Яшина дорога…
…Моисей и Анна стояли посреди первомайского Крещатика и смотрели в глаза друг другу. Он вдруг вспомнил, что тогда тоже был май. И даже не просто май – первое мая одна тысяча девятьсот девятого. И тоже была суббота, как сегодня. И была долгая ночь, которую он никак не мог досмотреть в своём сне спустя четверть века, чтобы теперь, когда… вот так… разом…
Мысли в голове Моисея стали путаться, потому что