80+. Как я (вы) жил. Виктор Филиппович Ягольник

      Тут я снова получил подзатыльник и затем, уже молча, мы пошли к своей хате.

      ПАРТИЗАН

      Шел я как-то мимо соседской хаты, это в которой немецкий офицер поселился. Так вот, в это время из нее вышел денщик Курт. Он слегка потянулся, зевнул и сел на крыльцо. Увидев меня, он сказал что-то и поманил к себе пальцем. Я подошел, а он, все также улыбаясь, начал что-то мне говорить. Ну, наверное, поговорить ему хотелось или просто меня воспитывал. Я кивал ему головой, иногда улыбался. Выговорившись, он достал из кармана кусочек сахара, дал мне его, и, слегка потрепав рукой мои волосы на голове, подтолкнул в сторону нашего дома. Затем он встал и пошел в хату.

      Иду я и удивленно пожимаю плечами, когда смотрю, на колке висит солдатская фляга. Остановился я, взял в руки и рассматриваю ее. Вот это вещь! Оглянулся – никого нет. Ну, тогда я так с флягой и пошел к себе во двор.

      Я сразу решил отнести флягу в сарай, в свое хранилище, где уже лежали две каски, разные патроны и капсюли, противогаз и ржавый ствол винтовки без приклада.

      Это все я насобирал с ребятами, когда лазил вместе с ними по оставленным окопам и разбитым блиндажам. Не успел я дойти до сарая, как слышу, кто-то топает сапогами и по-немецки ругается. Со словами «Русиш швайн, Барбар» и другими ко мне приближался немецкий денщик Курт.

      Он подскочил ко мне и, что-то зло выкрикивая, выхватил одной рукой из моих рук флягу, а другой ухватил за ухо. Так он протащил меня к крыльцу, куда уже выскочила баба Катя с Марийкой, что-то крикнул, отбросил меня к ним и, продолжая кричать, ушел со двора. В наступившей тишине были слышны только мои всхлипы.

      – Господи! Та шо ж ты наробыв ище? – проговорила баба Катя, приближаясь ко мне. Я снова схватился за ухо и немного отошел.

      – Шо то за фляга була у Курта? Чого вин так репетував? Ты шо, флягу украв?

      – Та не. Я шов, шов. Дывлюсь фляга высыть на колку. Никого не було я й взяв.

      – Та скилькы ж тоби казать, шоб ты чужого не брав!

      И только она хотела меня ухватить за другое ухо, как во двор вошел офицер и Курт с флягой в руке. Офицер подошел, взял меня за руку и, показывая рукой на флягу, что-то долго мне говорил. И хотя кроме слов «Нихт, Найн, Русиш швайн, Барбар» я ничего не знал, я понимал, что меня воспитывают, но только по-немецки.

      Главное, что уши не крутили и по заднице не шлепали. Мне мамка тоже иногда долго говорит. Я понимающе кивал головой и на всякий случай всхлипывал. Наконец немец кончил говорить, выпрямился и с улыбкой проговаривая «Гут! Гут!», повел меня к сараю. Никто ничего не понимал даже тогда, когда он стал рассматривать старый проржавевший замок, висевший возле