Ги Дебор. Критические биографии. Энди Мерифилд
и Шевалье, Дебор ненавидел Ле Корбюзье и его архитектурные идеи. В 1925 году парижанин швейцарского происхождения предложил «План Вуазен» – видение современного Парижа, согласно которому место Больших бульваров должна занять гигантская сеть скоростных магистралей. Решив пустить целые кварталы под слом, Ле Корбюзье хотел сотворить с центральным Парижем то, что Роберту Мозесу не удалось осуществить в нижнем Манхэттене. Помимо того, на набережных Сены предполагалось построить шестнадцать небоскребов, которые бы превратили Париж в самый настоящий ультрасовременный глобальный город. Разумеется, план положили на полку, но идеи радикального переустройства по-прежнему витали в воздухе. Вскоре появились скоростные шоссе, а в 1976 году на правобережье вдоль старой набережной Сены пролегла скоростная автострада, названная в честь президента республики «магистралью Жоржа Помпиду». Выросли высотные здания – башня Монпарнас и деловой центр в американском стиле, квартал Дефанс – картезианские башни из стекла и стали – образовали псевдообщественные пространства, безликие и унылые.
Поблизости располагался «новый» пригород Нантер, «тоскливый, отвратительный, недостроенный, с железобетонными конструкциями, заставлявшими студентов чувствовать себя узниками и воплощавшими в их глазах все самое ненавистное». «Нынешняя молодежь плюет на Париж, Париж, веками бывший для них раем, городом, куда неизменно стекались потоки людей, уверенных, что найдут здесь все, о чем мечтали: удовольствия, любовь, успех, славу».[94]
Париж пал жертвой «большого бума», пиршества алчности, вылившегося в насилие и грабежи. Проводниками перемен стали технократы вместе с новым поколением бизнесменов, отличавшихся от своих предшественников циничным прагматизмом и получивших образование по преимуществу в американских университетах. Они реорганизовали парижское пространство наиболее рациональным образом, перекроили его исходя из собственного приземленного, примитивного видения. Когда-то Париж был открыт «людям всех сословий и родов занятий, разношерстной публике, высшему обществу, среднему классу, тем, кто выпал из общества».[95] Новый консьюмеристский Париж, Париж спектакля, «представляет собой замкнутую среду, стерилизованную, лишенную запахов, абсолютно предсказуемую, где вас не ждут ни сюрпризы, ни потрясения, вселенную под невидимым колпаком».[96]
Дебор знал, что эти «глашатаи здоровья» убили Париж, сорвав при этом значительный куш. Город скончался у него на руках от «смертельной болезни» в зените собственной славы. Аналогичный недуг «сводил в могилу все крупные города и был симптомом материального упадка общества, одним из множества. Однако Париж утратил больше других городов. Большая удача, что в дни моей молодости город еще сиял яркими огнями».[97] Затем центр Парижа колонизировали богачи, а бедняков изгнали на окраины, в banlieu.[98] Эти гонения уходят корнями в XIX век, а именно в 1850-е годы, когда префект департамента Сена барон Жорж Осман, «художник
Louis Chevalier. The Assassination of Paris, Chicago, 1999, p. 12.
Ibid.
Ibid.
In Girum Imus Nocte et Consumimur Igni, pp. 226–227.
Пригород