Ги Дебор. Критические биографии. Энди Мерифилд
и нуждами повседневного труда». Фестивали представляют собой «дионисии… отличающиеся от обыденной жизни лишь тем, что в них находят выход силы, медленно накапливающиеся в повседневности».[66]
Двое мужчин свели знакомство благодаря женщинам. Как и Дебор, Лефевр являл собой своеобразный симбиоз монаха-раблезианца и обольстителя из романа Кьеркегора.[67] В то время его подругой, несмотря на существенную разницу в возрасте, была Эвелин Шастель, которую Мишель Бернштейн знала еще с юности. Однажды парочки столкнулись на парижской улице, это случилось вскоре после выхода Левефра из Французской коммунистической партии. (Тридцать лет подряд он сражался со сталинистами.) Дебор был счастлив воочию увидеть теоретика, работами которого восхищался. «Мы провели с Ги множество чудесных минут, – вспоминал Лефевр во “Времени недоразумений”, – нас связывала теплая дружба, без какого-либо недоверия или амбиций».
Зачастую Лефевр с Дебором просиживали за разговорами и бутылкой всю ночь. Это было «куда больше, чем просто общение». По воспоминаниям Лефевра, «у них оказалось много общего, и ночные посиделки оставили в его памяти глубочайший след». В те годы Лефевр был единственным из современных философов, который оказал на Дебора влияние, хотя Дебор никогда не был его студентом. Тем не менее юноша в очках и с ситуационистскими убеждениями очаровал пожилого ученого. Они разделяли многие идеи, и их взгляды на марксизм, практическую деятельность и городское пространство дополняли друг друга. «Я помню жаркие споры до хрипоты, – говорит Лефевр. – Ги утверждал, что урбанизм превращается в идеологию. И это действительно так с момента появления официальной доктрины урбанизма».
Они вместе читали книгу Мальколма Лаури «У подножия вулкана», параллельно опорожняя рюмки с мексиканской водкой мескаль, а также изучали революционные теорию и практику – Дебор даже помогал Лефевру составлять расписания лекций. Дебор и Бернштейн жили в просторном летнем доме Дебора в предгорьях Пиренеев в Наварренксе. (Известно, что Бернштейн терпеть не могла унылую сельскую атмосферу.) Через Лефевра Дебор познакомился с молодым бельгийским поэтом Раулем Ванейгемом, еще одним почитателем Лефевра, который вскоре примкнул к ситуационистской компании, выступив с блестящими сочинениями «Революция повседневности» и «Книга удовольствий».[68] Примерно в то же время Лефевр подружился с Констаном и другими амстердамскими анархистами – позднее все они приедут в Париж, где сблизятся с Дебором и его группой. «Я отправился в Амстердам поглядеть, что там происходит, – вспоминал Лефевр. – Анархистов избрали в городской совет Амстердама… А потом все полетело в тартарары. Одно повлекло за собой другое. После 1960 года возник довольно сильный крен в сторону урбанизации. Ситуационисты отказались от теории унитарного урбанизма, поскольку она годилась только для исторических городов наподобие Амстердама – нуждающихся в преобразовании и обновлении. Однако
Henri Lefebre. Critique of Everyday Life: Volume one, London, 1991, p. 202.
Намек на роман Сёрена Кьеркегора «Дневник обольстителя». –
Несмотря на седьмой десяток, анархист и бунтарь Ванейгем продолжает держаться на плаву. Он живет в Бельгии, подобно новому Шарлю Фурье. Недавно в Париже вышло переиздание его книги 1967 года «Трактат об умении жить для молодых поколений». Сочинение Ванейгема сегодня пользовалось бы большей популярностью, если бы оно не вышло в тот же год, что и «Общество спектакля», ставшее самой знаменитой радикальной книгой эпохи.