Ги Дебор. Критические биографии. Энди Мерифилд
мы смертны. Ужели
Тебя не прельщает вино?
Вспомни, друг мой, о предках
Их нету на свете давно».[71]
«Дебор обладал необычайно острым умом, – вспоминал Ральф Рамни в автобиографии “Консул”. – Первое, чем он обращал на себя внимание – это был голос, затем – манера говорить: в его речах неизменно присутствовало нечто изысканное. Ги был наделен харизмой, это был гений. Чувствовалась в нем и некая властность, в той или иной степени он влиял на творящееся вокруг».[72] «При желании он умел пустить в ход обаяние, но это было обаяние зла. Порой на этого человека, с виду милого и очаровательного, что-то находило, и он мог запросто хлопнуть дверью перед вашим носом».[73] В 1950-е и 1960-е годы вокруг Дебора крутились молодые радикалы. Они беседовали о философии, искусстве, кино и политике и много пили. Собирались обычно в дешевых кафе и барах, иногда в Латинском квартале, иногда в квартале Маре, где пьянствовали вместе с пролетариатом.
Одним из излюбленных мест Дебора была пользующаяся сомнительной славой забегаловка «У Муано» в доме 22 по улице дю Фур. Здесь он просиживал часы и выпивал с Рамни и другими ситуационистами. Этот мир казался близким к модным экзистенциальным кругам, собиравшимся в кафе «Флор» и «Дё Маго», но в то же время был совершенно особым, если говорить о посетителях заведения. Что же касается Дебора, то уже тогда под личиной бедного интеллектуала скрывался легендарный пьяница. «У Муано» он слыл завсегдатаем. Публика здесь по преимуществу состояла не из буржуазных снобов вроде Сартра и Бовуар, а из бандитов и гангстеров, проституток и сутенеров, несостоявшихся студентов и дезертиров, жуликов и алкоголиков, новых Франсуа Вийонов, неудачников, словно сошедших со страниц романов Селина, Мак-Орлана и Жене. В этом demi-monde[74] Дебор видел постоянный источник игр и приключений. «В те времена Париж никогда не спал, что позволяло кутить напропалую и по три раза за ночь перебираться из околотка в околоток».[75]
«Тогда еще в Париже оставались люди, способные по десять раз перекрывать улицы баррикадами и обращать королей в бегство. Это были люди, сохранившие свою цельность, не обратившиеся в безликие образы… Дома в центре не были брошены, перепроданы зрителям… Современное производство продуктов потребления еще не успело продемонстрировать, что оно может сотворить с улицей. Никто еще из-за причуд городских планировщиков не был выселен в спальный район, куда надо добираться по несколько часов. Мы еще не были свидетелями того, как из-за ошибок правительства хмурятся небеса и как из жизни выхолащивается вся ее прелесть, как смог навеки скрывает от глаз круговорот вещей в опустошенной долине».[76]
Еще длились времена «неуправляемых подонков общества», «соли земли», «людей, искренне готовых поджечь мир ради того, чтобы придать ему большее великолепие».[77] На самом деле, город был настолько прекрасен, что многие предпочитали бедную столичную жизнь сытому прозябанию на окраине; подобно Дебору, они стремились к «независимой жизни», чувствуя
Перевод В. Алексеева.
Rulph Rumney. The Consul, San Francisco, 2002, p. 21.
Ibid.
Полусвет (
Guy Debord. In Girum Imus Nocte et Consumimur Igni («Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя»), в книге: Oeuvre cinématografique compltètes (1952–78), Paris, 1994, p. 223.
Ibid, pp. 223–225.
Ibid, p. 230.