Не воротишься. Надежда Ларионова
Изредка – на, вот тебе косточку пососать. В смысле, сисю самого дешевого пивка.
Плоский явится затемно, а пока…
– Эй! Парень! Сдурел?
Я оборачиваюсь. Кричат с лодки, дядька-рыбак громыхает веслами, свистит кому-то на берегу.
– Тю, люди! Дурака этого спустить надо.
На железнодорожном мосту стоит парень. Руки за спину – держится за опору. Ноги тонкие, белые. Шорты трепыхаются, как белый флаг. Думаю, не крикнуть ли: «Слышь, сдавайся!» – но меня опережают. Мужичок с бородой, как у попа, но в тельняшке и трениках, кричит, растягивая слова:
– Молодо-о-ой человек, это вы зря-я! Слезайте, пожа-алста!
Со стороны Блюхера к мосту подтягивается народ. Бабульки с трясущимися подбородками и тележками, тетки с кулаками с два моих и толстыми ногами, это, видать, закрывшие смену продавщицы сельпо.
– Удумал! Мать пожалей!
– Санитаров вызвали, ему в дурку надо, а не разговоры! Слышишь, санитары едут за тобой! Подумай, заберут же, будешь всю жизнь с желтой бумажкой мыкаться!
– Дура, ты че-е? Че говоришь ему? Он же и так покойничком стать хочет, – вступается за парня мужичок и, растолкав баб, снова оказывается впереди.
– Ну что вы за фокус затеяли? А-а? Кто будет вас снимать оттуда, а-а?
Сзади слышно пожарную сирену, и наконец к мосту подъезжает красная машина со свернутыми змеями шлангов и гурьбой бравых ребят в касках. В костюмах им явно до одури жарко, и каски быстро оказываются сброшены, кран выдвинут, а упирающийся, орущий и брыкающийся белыми, селедочного цвета ногами парень сброшен прямо на траву. Парень растянулся, зарылся в землю носом и принялся выть. Я обогнул толпу и через кусты прошел прямо к лежбищу. Уж очень захотелось взглянуть поближе на идиота. А может, и поболтать пригласить. Такие дылэно бывают полезны.
Парень греб руками по траве и размазывал выдранные комья грязи по лицу.
– Ма-а! Ма-а-ар!
Полосатое лицо оказалось совсем детским. Лет шестнадцать. Школьник еще.
– Бредит! Как пить дать бредит! – кудахтали оставшиеся за моей спиной бабы.
Один из пожарных втиснулся между ними и начал допрос:
– Где живет? Чьих будет? Выкладывайте. – Бабы мычали что-то про местного попа – помолиться, что ли, думают за него?
Мне хочется прикрикнуть на них: да заткните варежки хоть на секунду, этот несчастный что-то сказать хочет.
И наконец в вытье я начал различать членораздельное:
– Ма-а-ри-и…
– Мария? – Я кинулся к нему. – Что ты там воешь, эй, ты, что ты только что сказал? Мария?
Парень закивал головой:
– Мария. Мария Михай. – И снова уткнулся в землю.
Я принялся трясти его за плечи:
– А ну-ка, рот открыл и выложил все, что знаешь, что с ней? Померла?
Парень вздрогнул плечами:
– Не знаю.
Круглые, крупные слезы катились по его грязным щекам. Изо рта посыпались, нагромождаясь друг на друга, бессвязные обрывки:
– У