«Посмотрим, кто кого переупрямит…». Отсутствует
получим ответ. Считай, что Старый Крым реален – отличное лето. А там видно будет.
Я, в общем, сейчас собой довольна – сделала и делаю всё, что можно. А дальше – только покориться неизбежности… И жить вместе в Крыму, никуда не ездить, ничего не просить, ничего не делать. Это мое, и я думаю, твое решение. Вопрос в деньгах, но и он уладится.
Может, придется жить на случайные присылы. Тоже лучше, чем мотаться. Правда? Никогда я еще так остро не понимала, что нельзя действовать, шуметь и вертеть хвостом.
‹…›
28 декабря 1935 г.
‹…›
Щербаков просил меня поговорить с Марченко[45]. Дело в том, что Щербаков, по всей видимости, из Союза уходит. Пришла я к Марченко. У него на глазах была поволока, и он молил лишь об одном: отложить свидание до следующего утра, на что я согласилась. Ему, очевидно, нужно подготовиться. Это естественно. Между прочим: письма, т. е. заявления он не получал, очень удивился, узнав о нем, и даже улыбнулся. Но где оно? Он обещал до утра выяснить и высказал предположение, что оно лежит в областном отделе и спит. Это называется “скандал”. Разговор, как он предполагает, будет длинным и серьезным. Любопытно.
‹…›
29 декабря 1935 г.
‹…›
Осюшенька! Сейчас разговаривала с Марченко. Сразу выиграла позицию, как в шахматной игре: он начал разговор с качества стихов – есть, мол, хорошие, есть и плохие. Вот, например, уменьшительное “гудочки”[46]. Очень не нравится. Я сказала, что ты очень ценишь и интересуешься всякой критикой, что если у него есть сложившееся мнение о стихах, пусть он тебе напишет, но что я решительно отказываюсь разговаривать в этом плане: я жена, не писатель, в стихах недостаточно компетентна. И окончательная оценка твоей работы принадлежит во всяком случае не мне. Он слегка смутился. Очень большое (но плодотворное ли?) внимание к бытовым условиям и к болезни. ‹…› Насчет приезда в Минск он сомневается. С ним легче говорить, чем со Щербаковым, потому что он не отвечает “да”, а говорит сам.
‹…›
2 января 1936 г.
‹…›
Такой богатой, мирной, спокойной и веселой Москвы я еще никогда не видела. Даже меня она заражает спокойствием. ‹…› Вчера видела Всеволода[47]. Соня мне звонила 10 раз, пока я собралась зайти (вполне сознательно)[48]. Большое впечатление от стихов. Особенно: чернозем, день стоял о пяти головах и венок[49]. Цитируют.
Вернее, он цитирует. Спрашивает, куда я сдала стихи. Расспрашивает. Волнуется, читая заявление.
Он сейчас сильно у дел. Один из заправил. Я ничего его не просила. Наоборот, говорила, что хлопоты – нелепая и ненужная вещь. Он сам взялся выяснить, что могут сделать для тебя, вернее с тобой. Это очень показательно.
Сонька очень мила.
Радуюсь, что не вижу Пастернака.
Вчера в Известиях были его стихи. Чуть ли не после 5 лет молчания. Может,
Марченко Иван Александрович (1902–1941) – секретарь парторганизации СП СССР и помощник секретаря СП по творческим вопросам.
Из стихотворения О. М. “Наушники, наушнички мои…” (1935).
Вишневский Всеволод Витальевич (1900–1951) – драматург.
Вишневецкая Софья Касьяновна (1899–1963) – художница, киевлянка, подруга Н. Я. по учебе у А. А. Экстер, первая жена Е. Я. Хазина, брата Н. Я., потом – жена Вишневского.
Стихотворение О. М. “Не мучнистой бабочкою белой…”.