И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник). Лея Любомирская
поодиночке, бочком, по стеночке, прикрываясь зонтиками, надвигая поглубже непромокаемые косынки немарких тонов, маленькие, старые, незаметные даже днем на пустой улице.
дона Гестулия, стесняясь и пряча лицо, выбралась из-за руля своего обшарпанного «фиата», подняла воротник плаща, вытащила из багажника большую клеенчатую сумку с полустертым логотипом местной футбольной команды и понесла ее к боковому входу в церковь, слегка припадая на больную ногу и поглядывая тревожно по сторонам, не смотрит ли кто, но никто, конечно, не смотрел, кому интересна худая костистая старуха в темном плаще, с трудом ковыляющая по мокрой брусчатке в добротных туфлях на устойчивых квадратных каблуках.
все уже были в сборе, дона Филомена, дона Гертрудес, дона Мария Жоау, дона Карминью, даже дона Мафалда, обычно опаздывающая, пришла сегодня раньше доны Гестулии и теперь укоризненно покачивала завитой седенькой головкой на манер тех собачек, что когда-то все клеили на приборную доску в машине, у доны Гестулии их было две, мопс Пипаш и афганская борзая Лара.
ну что, бодро сказала дона Мария Жоау, начнем, зашуршали пакеты, запахло едой, пожалуйста, пожалуйста, пусть дона Карминью принесла запеканку с изюмом, торопливо подумала дона Гестулия, вытаскивая из сумки блюдо мясных крокетов.
крокеты были прекрасны, не слишком большие, не слишком маленькие, золотистые, в меру поджаристые, дона Гестулия провозилась целый день, ты бы нас так кормила, уколола, проходя сквозь кухню, внучка Юнис, еще чего, буркнула дона Гестулия, ты же не Божья Матерь – и осеклась, это была тайна, их тайна, доны Гестулии, доны Гертрудес, доны Филомены, доны Марии Жоау, доны Карминью, доны Мафалды и еще полудюжины прихожанок церкви Святого Юлиана.
дона Гестулия поставила блюдо с крокетами на пол и покосилась на Голодную Деву. Дева стояла, сложив молитвенно руки и слегка наклонив голову, на ее деревянном раскрашенном лице застыло горестное выражение человека, который не ел так давно, что уже и не помнит, как это – есть.
несколько лет назад молодой отец Жоакин пытался от нее избавиться, это же не Дева, кричал он, это не Богородица, это упырь какой-то, но Голодная Дева никуда не делась, а отца Жоакина незаметно сменил отец Бенту, постарше и не такой придирчивый.
дона Гестулия снова посмотрела на Деву. вероятно, Дева уже почувствовала запах крокетов, потому что выражение обреченности на ее лице постепенно сменялось предвкушением удовольствия, в эти моменты дона Гестулия любила Деву такой острой щемящей любовью, как будто та была не Царицей Небесной, а изголодавшимся бездомным котенком.
сзади неслышно подошла дона Карминью, а, презрительно сказала она, крокеты, и с грохотом поставила на пол поднос с творожной запеканкой. спасибо, беззвучно сказала дона Гестулия, она еще в прошлый раз поняла, что Дева не любит запеканки, она даже сморщила деревянный нос, совсем чуть-чуть, но дона Гестулия