И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник). Лея Любомирская
на ужин, но не могла себя пересилить, покупала свежий хлеб, отрезала огромные ломти, мазала их маргарином и мармеладом и ела, а когда начинало темнеть, выходила со своим стульчиком и сидела до утра в круге света, стараясь не смотреть в темноту. Фонарь опять мигнул, он был довольно старый, хотя и помоложе Фелишбелы, и все время грозил погаснуть, не надо, попросила Фелишбела, не пугай меня, и добавила, детка, фонарь промолчал, но разгорелся поярче, и старая Фелишбела довольно захихикала, колыхаясь всем своим грузным бесформенным телом.
А после этого, сказала она фонарю, я ничего и не помню, даже странно, вроде целую жизнь прожила, замужем, кажется, два раза была, дома фотографии есть, я тебе завтра покажу, а вот помнить ничего не помню, только ту ночь, как матушка меня на руках держит, а сама воет, бедная, страшно так, как собака, когда у нее хозяин умрет, я ей хочу сказать, что все уже хорошо, валериана меня отпустила, и демоны тоже ушли, но не могу, рот не раскрывается, да ты меня не слушаешь, старая Фелишбела с досадой хлопнула ладонью по фонарному столбу, я кому вообще рассказываю? Фонарь мстительно мигнул и погас.
Нашла ее дона Ортенс, уборщица, она встала на рассвете подмести ступеньки в подъезде и помыть площадку у почтовых ящиков и, выплескивая мыльную воду на мостовую, увидела лежащую у фонаря старуху, видимо, уснула, упала во сне со своего стульчика и ударилась головой о брусчатку, так, по крайней мере, сказал доктор из скорой помощи, он быстро приехал, хотя старой Фелишбеле уже незачем было помогать, а дона Ортенс долго еще рассказывала, что на стульчике у тела старой Фелишбелы сидел и рыдал такой огромный, дона Ортенс разводила руками, показывая, какой огромный, весь кудлатый, и с рогом во лбу, не иначе как сам Сатана, но все в доме знали, что дона Ортенс попивает, и в кудлатого никто не поверил.
Кафе «Сиранда»
Дона Анжелина сдала как-то сразу, никто и понять ничего не успел. Еще в ноябре она вовсю пекла свои знаменитые фасолевые пирожные и покрикивала на Сузану, а в начале декабря уже никого не узнавала – сидела в обеденном зале на втором этаже и ласково, но бессмысленно улыбалась всем, кто с ней здоровался.
Мариу клялся, что сам упал, – задумался, не рассчитал, шагнул мимо ступеньки. Сломал ногу в двух местах и сильно порезался осколками разбившейся посуды, но, в общем, легко отделался, врач потом так и сказал. На следующий день к Сузане подошла рыженькая секретарша, которая обедала в кафе по средам, четвергам и пятницам. Вы меня, пожалуйста, простите, сказала она почти шепотом, мне очень неловко, я не могу утверждать наверняка, я не смотрела специально… но мне показалось, что вон та пожилая дама…
В пять часов Сузана приносила доне Анжелине суп и гренки с маслом. Суп дона Анжелина ела сама, а гренки Сузана разрезала на маленькие кусочки и клала ей в рот. Иногда дона Анжелина