Служу слову. Валерий Платонов

      Ночь мною вновь за книгой встречена,

      Откуда внял не в одночасье,

      Что в жизни даже переменчиво

      Математическое счастье.

      К чему семья, её предания!

      Зачем уклад, пожитки, хаты?

      Гигантский комбинат питания

      Олеша[18] воспевал в двадцатых.

      Сия стезя была подхвачена

      И понеслась, но вскоре сила

      Фантасмагории Замятина

      Меня как громом поразила.

      Я не хочу ходить под номером,

      Жить под стеклом в стране «Единой»[19]

      Ни с женщиной с весёлым норовом,

      Ни со своей супругой Ниной.

      Запутался я окончательно,

      Но мысль по-прежнему витает,

      И «Мы» – творение Замятина —

      Меня страшит и увлекает.

      Он жил надеждами и творчеством,

      Создал очаг себе и имя,

      А этот стих широким обществом,

      Скорей всего, не будет принят.

      Осень срывает с лесов и полей

      Жадно густые цвета.

      И под напором обильных дождей

      Зелень стекает с листа.

      Смело меняет на яркий пурпур,

      На грозовые костры

      Бледное золото, и на лазурь —

      Краски медовой поры.

      Дни всё короче, и ныне во сне

      Шепчет, снимая шелка:

      «Ты напиши, расскажи обо мне,

      Как я мила и ярка».

      Вечер, речи, на простенках

      Тёмно-красный бархат,

      Роскошь в бежевых оттенках,

      В ожерелье яхонт.

      Носик, бархатные губки,

      Пафос и обжорство,

      Остроумие и шутки,

      Лёгкое потворство.

      Посмотрев на лик кокетки

      Утром трезвым взглядом,

      Захотелось выпить водки

      С флорентийским ядом.

      Один совет. Прислушайся, Валерий,

      Прими всем сердцем, дорогой, и знай:

      На свой аршин соратников не меряй,

      Но и чужой – к себе не примеряй.

      Твоя душа добра и света ищет.

      В ней звон весны и по утрам свежо,

      Живи лишь только для себя, дружище,

      Но так, чтоб ближним было хорошо.

      Удивляя благостное сердце

      Горечью раздавленного перца,

      С гордой сути мрачного стиха

      Сыпалась словесная труха.

      Вслед цинизм, приправленный эстетством,

      Сыпался с плебейским самоедством.

      Падающей братии внимал

      Созданный мечтою Интеграл.

      Много раз он выносил за скобки

      То, что было в черепной коробке,

      А недавно в обществе светил

      Удалил и тех, кого любил.

      Приспособившись к гламурной лени,

      К простоте и лёгкости движений

      В сексе, словно питерский «Сапсан»,

      Двигался