Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея. Николай Лейкин
Говори прямо.
– А вот маменька ужо вам подаст счеты. Счеты у ней. Она даже хотела сама идти к вам со счетами.
– Маменька! Сколько там по счетам? – крикнул Хрустальников.
– Да давайте больше… Давайте тысячу рублей, так с нас будет и довольно, – отвечал из столовой женский голос.
– Уж и тысячу! Я полагаю, что там не более пятисот рублей.
– А остальное Елочке пойдет на булавки. Кроме того, вы мне сколько уже времени на лисью шубу дать обещались.
– Когда же это я обещался?
– Как когда? Вы три раза обещались. Да и стоит. Кабы не я с моим кротким характером, разве бы Елочка так на вас сердилась за вашу ветреность?
– Ну, обещался, так получайте сегодня сто рублей на лисью шубу. Сегодня я добр.
– На лисью-то шубу сто рублей? Что вы! Да разве можно на сто рублей?..
– Отчего же?.. Вот эдакие миленькие Елочки не могут ходить в сторублевых шубах, – проговорил Хрустальников, взяв ручку Еликаниды Андреевны и целуя ее, – а матерям Елочек сторублевые шубы за глаза…
– К чему такой тон? К чему такой тон с маменькой? – перебила Еликанида Андреевна и отдернула руку. – Я не люблю этого.
В дверях показалась старуха Битюгова.
– Ну давайте сто рублей на шубу, – сказала она. – Уж ежели сказали, то давайте сейчас, а то потом и от этого откажетесь.
– Маменька! Как вам не стыдно? И при постороннем человеке! – остановила ее Еликанида Андреевна.
– Э! Что тут стыдиться! Стыд – не дым, глаза не ест! Давайте… А у меня уж старая-то шуба ой-ой как плоха.
Хрустальников полез в бумажник и вынул сторублевую бумажку.
– Спасибо. Доброму вору все впору. Ведь вот вы теперь немножко подшофе, а с вас только тогда и взять, когда вы подшофе. А от трезвого от вас, как от каменного попа, железной просвиры не допросишься, – говорила она. – Ну-с, чай готов… Идите в столовую чай пить, – прибавила она.
– Сюда подавайте, сюда. Здесь теплее и уютнее. Да наконец, мы уже и уселись так хорошо, – отвечала Еликанида Андреевна.
Чай был подан в будуарчик.
Глава XIII
Всё еще во втором гнезде
Хрустальников и Стукин сидели в будуарчике у танцовщицы Еликаниды Андреевны Битюговой и пили чай с коньяком. Тут же присутствовала и маменька Еликаниды Андреевны, громко схлебывая чай со своего блюдечка и держа за щекой кусок сахару, так как пила вприкуску.
– Вот уж ведь я теперь и в хорошем теле, дочка моя, кажется, слава тебе Господи, в люди вышла и меня в люди вывела, а не могу я никак привыкнуть, чтобы этот самый чай пить внакладку, – говорила она в свое оправдание.
– Вприкуску больше выпьешь-с, – поддакнул Стукин, сидевший в углу и державший в руках стакан чаю, куда ему Хрустальников обильно влил коньяку.
Еликанида Андреевна вскинула на Стукина глаза и сказала:
– Мосье… Как вас? Я все забываю… Зачем же это вы в угол-то забились? Садитесь сюда к нам поближе. Придвиньтесь к столу.
Стукин придвинулся к столу.
– Нет, в самом деле: как вас величать