Футбол с улыбкой. Эдуард Маркаров
где никто не спрашивал, какой ты нации, и бытовала такая фраза: «национальность – бакинец») с конца шестидесятых пошел крен в сторону национализма. Армян уже не любили и давали им это понять.
Уже после отъезда в Армению я, никому ни о чем не рассказывая, приехал из Еревана на сорок дней со дня смерти мамы, сходил к ней на кладбище и спокойно уехал. Никто меня задерживать не пытался. А через две-три недели армянское кладбище сровняли с землей…
Узнал об этом случайно через какое-то время, когда задумал снова съездить на могилу мамы. Позвонил другу, рассказал о намерении, а он меня и огорошил. Я ужаснулся – и лишний раз подумал о том, что все сделал правильно.
Стелла:
Ой, сколько слез было, когда он уезжал! А как Ира, сестра Эдика, просила его остаться! Она понимала, что не сможет переехать в Ереван со своим парнем, будущим мужем, азербайджанцем. Мне тоже в Баку было хорошо.
Только потом я узнала, почему он так твердо решил уезжать. Мне рассказали. Оказывается, он поклялся нашим сыном Эриком, что перейдет в «Арарат»! Был на игре в Армении, потом оказался за столом. Там его опять накручивали: зачем, мол, ты для этих турок играешь? Ты должен приехать туда, где твои корни! Он и говорит: «Хорошо, приеду». А ему: «Поклянись ребенком!» Сыну два года было. И Эдик под градусом поклялся. А он человек слова, и клятва для него – святое. Потому мы и по сей день здесь![1]
Собрал я вещи – и в четыре утра сел в свою «Волгу» на пассажирское сиденье с товарищем, Юрой. Он вызвался быть за рулем – волнительный все-таки переезд.
Почему так рано? Были опасения, что перекроют дорогу и не выпустят из Баку. Как незадолго до того не позволили, например, нападающему Виталию Шевченко улететь в Киев. У меня в Баку был добрый знакомый и сосед по дому, прокурор Центрального района, так я даже его об отъезде не предупредил. Настолько подружились, что он ждал меня с тренировки, мы шли на бульвар, брали там рыбку или шашлычок, сидели, общались. А иногда ездили в его загородный дом – у него там был сад огромный, бассейн, а в нем осетр плавает. Но он бы первым дороги и перекрыл…
Стелла:
Этот сосед-прокурор жил на шестом этаже, а мы на пятом. Он увидел в окно, что Эдик вышел и куда-то уезжает – в четыре утра! А мы дружили семьями, много праздников вместе отмечали.
Звонит мне:
– Стелла, что случилось?
– Камиль, он уезжает.
– Остановить его?
– Нет, не надо. Если он что-то задумал, то все равно сделает…
И друзья в Ереване ждали – Шурик Коваленко, еще один футболист Эдуард Арутюнов – жена у него заведующей поликлиникой работала… У нас было три пары, мы дружили. Две уехали в Армению. Мы были третьими.
Юра не гнал, поскольку мою машину все по номеру знали. Если прикажут остановить и вернуть – никакая скорость не поможет. Так-то в Баку меня все уважали. Если и останавливали, то здоровались, честь отдавали и отпускали. Я, собственно, и повода за что-то наказывать не давал – не лихачил, нетрезвым
Сам Маркаров ни подтверждать, ни опровергать эту теорию не стал, оставив за женой право думать так, как она считает нужным. (