След подковы. Сергей Алексеевич Колобаев
вопроса, – я начинаю злобствовать? Вы же сами сказали…
– Господь человеку язык дал, что бы мог он словом образумить врага своего.
– Меня будут забивать насмерть, а я словом?
– Нельзя до бесконечности раскачивать маятник злобы.
Митя был категорически не согласен с подобной философией.
– Толстовство. Непротивление злу насилием. Это не для меня. Все и всегда уважают только силу и умение постоять за себя, а теория графа Толстого для слабаков и трусов.
Не прекращая разговора, старец засыпал из кувшина в медную ступку какие-то зерна и начал их толочь.
– Есть непреложные истины, на которых держится род человеческий. А держится он не на злобе и алчности, а на любви к ближнему, на способности стерпеть невзгоды и на покаянии.
У Мити не было ни сил, ни желания продолжать этот философский диспут о добре и зле, и он задал более приземленный вопрос.
– А какое сегодня число?
– Не ведаю я чисел. Ко мне тебя принесли почитай ден десять назад.
Болшев, покачиваясь, прошел к двери и открыл ее. Ослепленный солнечным светом, он вновь потерял сознание и сполз по дверному проему на пол.
Когда Митя пришел в сознание, понял, что лежит на топчане и старик помогает ему пить из ковша. Закончив пить, он спросил. – Что это? Странный вкус…
– Взвар из травок разных. Он тебе силы вернет, подымет…
– Рецепт из той книги?
Митя почувствовал, как старец напрягся и, стараясь не смотреть в его сторону, спросил.
– Какой книги?
– Которую я здесь видел. Книга… или сшивка из манускриптов…. На латыни, …. Кажется….
– Вот именно, кажется… В бреду не то еще может привидится….
– Но я же видел…. Азбуковник целительства, Клавдий Гален…. Кажется…
– Кажется… Ты, что же по латыне ведаешь?....
– По латыне неуд был, но…
– Неуд,… кажется,… постоянные обмороки….
– Вы считаете?…
Старик явно не хотел обсуждать, была ли книга на самом деле, или это всего лишь галлюцинации. Он перевел разговор на другую тему. – Уходить тебе надо!
Самолюбие не позволяло Мите показать слабину перед опасностью встречи с мельником, и он со злом возразил старику.
– Почему я должен бояться какого-то мельника? Я в состоянии постоять за себя!
– О, господи, ведь дите еще неразумное… Откуда столько злобы?
Болшев пристыжено замолчал. Ему вдруг стало стыдно за свою несдержанность по отношению к старику, который, по сути, спас ему жизнь, выхаживая столько времени. Он лежал с открытыми глазами, погруженный в свои мысли, – а ведь он в чем-то прав. Было ли оправдание той жестокости, которая появилась в нем за пару лет. Была ли виной тому война или что-то иное? Ведь еще не так давно он был совсем другим человеком… На Митю нахлынули воспоминания двухлетней давности.
Тогда тоже была весна. Настена шла по дорожке вдоль монастырской стены. Ее догнал Митя, одетый в форму гимназиста.
– Настен, привет.
Настена