Дом Живых. Павел Сергеевич Иевлев
каких-то длинноногих дылд, бегая взад и вперёд на привязанных к её коротеньким ножкам палках. Искусство, как говорит Полчек, требует жертв.
– Напомни мне, Фаль, откуда он вообще взялся? – бесится Пан. – Я не помню, чтобы мы заключали контракт с этакой бездарью.
– Хозяин притащил и забыл выгнать. А сам он не уходит. Эй, ты почему не уходишь, дубина? – кричит она на парня. – У тебя, наверное, есть какие-то дела? Какая-то жизнь? Родители, не знаю, невеста? Работа, соответствующая твоему интеллектуальному уровню?
– Навоз лопатой кидать, например? – поддерживает её козел.
– Не хочу! – упрямится покрасневший молодой человек. – Дома я много лет смотрел на жопу лошади над рукояткой сохи. А потом родители отправили меня в порт, чтобы я в матросы нанялся, потому что земля всё равно достанется старшему брату. И невесты у меня нет, потому что в наших краях никто не отдаст девушку за безземельного.
– Ты понимаешь, что не актёр? – злится Фаль. – Стоишь как столб и глазами лупаешь!
– Зато тут кормят! – упрямо отвечает парень. – А ваш хозяин что-то во мне увидел! Не зря же он меня сюда привёл. А вы просто завидуете!
– Мы? Завидуем? – от возмущения козёл подпрыгнул четырьмя копытцами разом. – Чему? Твоей непробиваемой бездарности?
– Хозяин наш считает это всё
тем поиском сценического чуда,
что призвано разить воображенье, – начал Шензи.
– Дабы внести волшебный элемент
Случайности, диктованной судьбою,
в рутину серо выписанных будней, – продолжил за ним Банзай.
– И тем исполнить замысел стихий
и воплотить Великое Деянье,
повергнув в тлен убогость бытия! – закончил Шензи.
Все вздохнули и повернулись к третьему из тройняшек, Эду, который пояснил:
– Мои сиблинги хотели сказать, что Мастер Полчек в своих постановках экспериментирует не только с содержанием, но и с формой, внося непредсказуемый элемент случайности в состав нашей труппы. Потому что наш Мастер – гений постмодерна.
Тройняшки-голиафы, лысые и широкие в плечах полувеликаны, отличаются не только высоким ростом, редкой уродливостью и физической силой, но и фанатичной приверженностью сцене, а также непререкаемой верой в гений хозяина. Их мир – это театр, Полчек – творец его, а значит, равен нефилиму как минимум. И спорить с ними об искусстве не стоит, потому что голиафы хотя и не злы, но вспыльчивы. Они также и отходчивы, так что, хорошенько отколотив спорщика оторванной у него же ногой, они его неизменно прощают и искренне плачут на похоронах.
Правда, злые языки говорят, что это слёзы сожаления о том, что их расовые обычаи поедания умерших соплеменников не одобряются в иных землях, и много вкусного мяса пропадает зря.
– Нам не следует оспаривать действия нашего хозяина, – добавил Кифри Скорбец. –