Золотая рыба. Татьяна Чекасина
назвала), громко поёт голосом прокуренным, да и пропитым:
«Эх, ты, камбала-камбала, одноглазая б…!
Без тебя, моя камбала, морячка не видать».
Хохочут под умывальником, хохочут в домиках, хохочут во тьме этого удивительного населённого пункта…
Какой пассаж… Мама, бабушка, Верунька… А папа? О, папа… Трогает на груди: нет талисмана! У неё нет оберега! Ей не уйти от беды! Она готова рыдать.
– Ну и ну, – хохот Насти. – Я люблю камбалу в томате. А тут: плохая женщина… в томате…
Улыбка дёргает губы Сандры, вновь отломлен маленький фрагмент её детства…
…Она не любит эту книгу с кривой эстетикой. Но реалии, как по нотам, по этой книге. Она вытолкнула себя в зеркало, она с той стороны, где всё наоборот. Хотела быть ещё дальше от мамы и бабушки, ближе к папе, но во время этого длинного пути, не открывая книг, отдаляется от него, тупея, а вот мама с бабушкой рядом. И, видимо, надо обратно к ним, чтоб они опять были далеки…
Непередаваемо! Она рядом с непонятной Настей. Поют про камбалу не с томатом, а с матом. «Я – ненормальная?» – её любимый вопрос маме и бабушке. Фраза для них: «Да, оттого, что ты тут».
Бывает, индивид уходит из мира людей в какую-то полу-жизнь. Ради определённой цели. В логике той сказки она это делает для того, чтоб пройти в королевы, дамы-дамки, страна которой – шахматная доска, но для игры в шашки. Пара клеток позади. До финала далеко. И нет рядом того, кто бы мог её отправить обратно в багажном вагоне…
– Саша, я могу тебе о морячке, – нервно предлагает Настя.
Дуновение. Ветерок от города, с воды, с океана. Океан в ночи несёт ей ветер надежды. Она выйдет из путаной выдумки на эту сторону зеркала, и более никогда в него не войдёт. А пока она тут, рядом – убогие зверушки. И рядом… Настя. Её смущённое лицо. Сандра не прочь говорить, но дело подруги новоявленной – не говорить, а слушать. Как в дороге.
…Там Сандра глядит в окно вагона на поля, луга Родины, и – удивлённо: «Сюрреализм… Некоторые философы трактуют жизнь как сон». И Настя уже не глядит в окно, она, будто у кафедры любимого профессора. Но вряд ли она видела преподавателей такого уровня. И Сандра для неё, да, – профессор. Сюжеты мировой литературы (Хемингуэй, Ремарк, Ясунари Кавабата), трактовки философских концепций, упрощённых до уровня «публики».
Сандра любит историю философии. От наивных космогоний древних – в гору современности, будто на площадку, откуда вид новых горизонтов. Внимает ученица, хоть и далека от наук, которые штудируют в государственном уважаемом университете. И вдруг о маме, о «матери»… И готова… о морячке.
– Идите в избу, – выглядывает из дверей Рита. – Слыхали, как тут поют?
Маргарита Трофимовна под впечатлением народного творчества. Паспорта обменены ею на матрасы, притащенные ими со склада. Две другие не комментируют. Их объём информации давно озвучен ими. Валя: «Болел, судороги, умер» (о ребёнке). Галя: навес, баня, шифер, сарай, господи, прости!
В конце другого ряда коек спят эти трое, утомлённые дорогой. Впервые не толкает поезд, не мигают в окнах фонари станций. Сандра днём рухнула