Жизни сестер Б.. Рэйчел Кантор
Несется, будто окрыленная – ей помогают две девочки в белых платьях.
Вокруг затихает все, кроме ветра. Внизу остался парк, а вон там – холм Брена и кусты, в которых она подслушивала разговоры, ища подсказки.
Одна из сестер говорит беззлобным тоном: почему ты не уберегла нас?
Я старалась, шепчет Лотта. Честное слово. Вы сбежали искать облака для трона Марии Терезы.
А ты не усмотрела. Ты же обещала караулить дверь и считать.
Я считала, шепотом продолжает она. Я правда считала!
Теперь они летают среди густых и темных облаков. Лотта вдыхает, их частички наполняют горло.
Только на этом условии мы взяли тебя в свою игру, Лотта.
Меня отвлекли, всего на минутку, плачет она. Увидела самолет, он грохотал, и я отвернулась.
Мы тебя звали, кричали прямо тебе в ухо.
Просили вас спасти.
Да, просили, а ты не спасла.
Я не могла протиснуться! Было так шумно… Все толкались. Ох, Элиза! Мария! Я хотела помочь! Я не виновата.
Облака, сквозь которые они порхают, превращаются в пепел и кости, затем в пламя, а маленькие девочки все летят.
Тележка
Глава, в которой Бренуэлл пробует усердно трудиться
Берем тележку. Я прошу монеты по 25 и 10 центов, чтобы показать, как хорошо я их считаю и раскладываю. Держусь за ручку и представляю, каких встречу людей – в рваных черных пальто, высоко подвязанных веревками, и в стершихся на каблуке или носке ботинках. Завидя папу, они снимут шапки, а когда он пройдет мимо, коснутся его пиджака, бормоча слова благодарности.
Тележка крутится и вертится, не беспокоясь о сидящих внутри. Я едва не спотыкаюсь и не наступаю отцу на ногу.
Единственное, чему я хочу тебя сегодня научить, говорит папа прежде, чем открыть дверь, это смирению: ведь любой может упасть и завязнуть в трясине жизни, а подняться после такого бывает ох как непросто. Нужно протягивать руку помощи тому, кто упал; именно по таким поступкам людей и оценивают.
Думаю, у меня получится. Я способен протянуть руку лежащему на земле, хотя не уверен, что смогу его поднять, так как для своего возраста я не очень крупный.
Приятно сознавать, что отец возвышается среди других мужчин. Некоторые спешат его поприветствовать. Папа восхваляет их старания, поскольку они усердно трудятся. Я не в восторге от того, как они здороваются со мной – как с маленьким ребенком. И все же я веду себя вежливо и объясняю, что учусь на дому, поэтому не могу сказать, в каком я классе и какой у меня любимый предмет. Зато мне нравится переводить с латыни и сочинять стихи. Теперь они смотрят на меня с восхищением! Папа недоволен. Меня переполняет злость: лично я считаю, что если уж человек постарался чего-то добиться, то волен рассказывать об этом остальным.
Они возвращаются к своим трудам, то есть к зачерпыванию рагу половником. Не вижу никаких веревочных ремней и шапок. Возможно, я чему-то научился, и это связано с воображением, но я вдруг вспоминаю, что представлял иллюстрацию из Диккенса, так