Блики смерти. Коллектив авторов
а сразу второго размера.
На нее заглядывались парни из старших классов. А она выбрала вообще взрослого – Пастуха. Он работал в автомастерской и был нападающим у хоккеистов. На катке все звали его только по кличке, и ему это нравилось. Но Ирка по секрету сказала мне, что зовут его Андрей Пастухов и он главный у шанхайских пацанов. Шанхаем в Мегионе называли район балков на окраине поселка. Дома мне строго-настрого запрещали туда ходить.
Он все чаще и чаще стал появляться у катка задолго до своих тренировок, а однажды пошел провожать Ирку до дома. С того дня мы с ней стали видеться реже. Она даже коньки забросила, но неожиданно пригласила меня встречать вместе новый, 1975 год. И не у себя, а во взрослой компании Пастуха. Меня не отпустили. А утром к нам пришла тетя Валя и долго плакала у мамы на кухне.
На перекрестке, резко затормозив, передо мной останавливается желтый милицейский газик. Из него выбирается огромный парень и, сграбастав в охапку, чуть не валит меня с ног:
– А я еду и смотрю, ты или нет? Тань, ты откуда взялась?
В лихом сержанте, с выбившимся черным чубом из-под серой милицейской ушанки, узнаю Колю Кольянко, давнего дворового приятеля. Слово за слово, и мы договариваемся встретиться вечером. Коля обещает собрать всю нашу компанию. Конечно, тех, кто остался в Мегионе.
Собираясь вечером на встречу, с трудом отговариваю папу идти провожать меня в соседний двор. Выхожу на улицу. Морозное небо усыпано звездами. Я уже и забыла, какое оно бывает здесь. Высокий и сильный звериный вой вдруг пронзает тишину. Ему откликаются другие голоса. Где-то у реки хор дополняется тоскливым лаем. Его дружно подхватывают, разносят по округе. Весь поселок охвачен этой собачьей перекличкой. Жутко. Я тороплюсь, почти бегу к Коле.
К моему удивлению, собрались почти все. Кто живет и работает здесь, а кто, как и я, приехал на каникулы к родителям. Почти сразу разговор заходит о вчерашнем убийстве беременной. Я говорю, что видела ее своими глазами. Но мегионцев это не впечатляет. Они наперебой начинают вспоминать все убийства, произошедшие в поселке за последние месяцы.
– Помните ту семью, что сожгли вместе с балком?
– А продавщицу из «Северянки», Леночку, с косами? Ее, говорят, так собственной косой и удушили.
– А мужика, что топором зарубили? И ничего, что охотником был. Справился же кто-то.
Я смотрю на Колю, тот сидит хмурится и помалкивает. Он милиционер, ему нельзя с гражданскими это обсуждать. Перебирает струны на гитаре. Коля – цыган, и всегда, во время любого сборища, он и его «сорокинская» – в центре внимания. Но не сегодня.
– Коль, а правду говорят, что убивают молодые какие-то? Чуть ли не школьники?
– Если бы знали, кто убивает, давно бы уже посадили, да, Коля?
Он вместо ответа ударяет по струнам и затягивает свою любимую «Дорогой длинною…»
Я расспрашиваю