Блики смерти. Коллектив авторов
все заказанные пять минут рассказывает мне свой кошмарный сон. Я уже начинаю засыпать, убаюканная ее голосом, – не выспалась, полночи папу успокаивала, но вдруг знакомое имя – Ира – выдергивает меня из полудремы.
«Я вижу ее, Танечка, в этом ее любимом голубом шарфике, танцующей на вашем школьном катке, а потом она прыгает, проваливается под лед и тонет, тонет… А ее топит мужская рука с таким большим родимым пятном на запястье. Как она поживает? Как Валя?»
Я отвечаю что-то невразумительное и тороплюсь повесить трубку. Мамин сон неожиданно растревожил меня. Я помню это пятно на руке Пастуха. Оно мне всегда казалось безобразным, а Ирка считала его знаком избранного.
– Вот увидишь, – говорила она мне, – Андрей еще прославится на весь Мегион, а может, и на весь Союз.
Вот только я не знала, что и мама моя помнит не только Иркиного ухажера, но даже и его родимое пятно на руке. Как странно… Уходя с почты, вижу, что пацан в черном пристраивается идти за мной. Чего прицепился?
В автомастерской, в которой три года назад работал Пастух, мне удается узнать, что он давно уже оттуда ушел. Где сейчас, никто не знает. Вроде видели в Нижневартовске этим летом. Но где его там искать?
Бреду домой под снегопадом. Останавливаюсь под фонарем. В надвигающихся синих сумерках снежинки, влетая в бледно-желтый конус света, начинают блестеть. Обычно я могу так стоять и, задрав голову, наблюдать за ними целую вечность. Но сегодня мне кажется, что они слишком холодные, слишком мокрые, слишком залепляют лицо и глаза.
Вдруг в спину влетает сделанный крепкими руками снежок. Больно. Снежок падает и даже не рассыпается. Вижу, что из него торчит уголок красной ткани. Вытаскиваю ее из почти ледяного комка. Это обрывок пионерского галстука. На тряпке одно слово, написанное шариковой ручкой, – «Уезжай!» Оглядываюсь, вижу, как парень в черном забирается в белую легковушку. Красный шарф его свисает по спине до самой земли.
Кто гонит меня из Мегиона? И главное – почему? На душе, впервые после приезда, становится неуютно. Я оглядываюсь по сторонам. Знакомые улицы кажутся чужими, лица людей хмурыми. Остро хочется увидеть родное, папино. Решаю идти встретить его с работы. Еще ведь не сильно поздно. Даже шести вечера нет.
Я сворачиваю к Прометею. Дом культуры и огромная снежная площадь вокруг него – как раз на пути к конторе геофизической экспедиции, где он работает. Она стоит на самом берегу реки.
Снег перестает идти, поднимается ветер и начинает гнать тучи со звездного неба. Выползает луна. На высоченной ледяной горке, которую каждую зиму лепят бульдозерами, сгребая в кучу сугробы, – дети. Как муравьи, карабкаются они по снежным ступеням, падают, лезут вновь, а потом скатываются на ледянках – облитые водой и замороженные картонки всех мастей и размеров. Освещает их возню еще не убранная после зимних каникул новогодняя ель. Бумажные разноцветные цепи оборваны снизу, и лампочки уже почти