Пролежни. Олег Игоревич Голиков
тишиной.
И вздрогнул я, услышав: «Нет,
твой путь совсем иной».
И ты ушла, забыв куда,
к истории другой,
и таяла небес вода
прозрачно-голубой.
* * *
Осень.
На темных висках проседь,
в попутчики зонт, перчатки,
и бросить зарядки.
Весна.
Опьянение слаще вина,
закипает в крови цвет-дурман -
я с утра снова пьян.
Июль.
Очень поздно ложусь и встаю,
в море брошена груда огней,
и постель из камней.
Зима.
Передуманы мыслей тома,
перекроены наспех в слова,
и болит голова.
ВДВОЁМ
Пустой квартал. Забитый дом.
Ушли хозяева и гости.
Я знаю все, что будет после,
я помню, что было потом.
Трепещет тело под дождем
продрогшим от воды нарядом,
стоит со мною кто-то рядом,
и скоро вместе мы уйдем.
Уйдем по лестнице наверх,
где будем пить и веселиться,
чтоб после средь кварталов скрыться,
и разнести свой хриплый смех
по улицам пустым и гулким…
А позже всхлипнет грязный вечер
из дыма закопченных труб,
и будут все топиться печи,
сжигая наш с тобою труп
в промозглом тёмном переулке…
* * *
Чужие мое время гложут,
рвут друг у друга из когтей,
вползая из-под грязной кожи
питаться гнилью новостей.
Свидетель дрязг и полусплетен,
я поселюсь в норе сырой,
в больших кварталах незаметен,
лишь только вхож туда порой.
Паук с печальными глазами
совьет узор для потолка,
и будет забавляться пламя
с ночной одеждой мотылька.
С мышами буду жить бок о бок,
с луной лежать на гамаке,
среди бутылок, ржавых пробок
на старом затхлом чердаке.
Сокровища свои укрою
от глаз чужих. И лишь тогда
вечерней позднею порою
спускаться буду иногда.
* * *
Шаг за шагом, от рассветов
к темным крохотным ночам,
от вопросов и ответов
чтоб никто не замечал.
Наизусть запомнить роли,
позабыв свой сладкий звук,
и привыкнуть к тихой боли
от свиданий и разлук.
И родиться неприметно,
там где лес или река,
и прожив легко и бедно,
улететь за облака.
* * *
Заберите мое сердце,-
я болею им так долго
злым недугом иноверца
с кровью загнанного волка.
Неба черного пустыня
не спасает от проказы,
и костлявая богиня
скоро выполнит заказы.
Сколько бурь в руках клокочет,
сколько рек глаза умыли
в эти сломанные ночи
этой самой страшной были!
Где