Из дома домой. Роман-коллаж. Кира Бородулина
его. Так же мне думалось и про песню Дикинсона – передать не могу, но смысл поняла.
– Мой мир тоже не будет прежним. И это не возвращение, хотя в первые минуты мне так казалось. Возвращение в прошлое, лет на пятнадцать назад. Но нет, туда нам уже не вернуться. Все равно будет по-другому.
Он вздохнул, а я поспешила объясниться:
– Не в смысле у нас что-то будет… в смысле… просто, будет… у меня, у тебя, неважно. Может, кризис дня рождения? Такая невнятная цифра и такой же страх, как в юности. Хочется на что-то опереться. На время, когда была счастлива с учетом пройденного опыта, что ли…
– Я понял, – он усмехнулся и опустил глаза, – А почему не у нас?
Тишина.
– Ты разве не думала о нас? – он положил руку мне на колено.
Как я могла не думать? Ни о чем другом и думать не могу с тех пор, как увидела его.
– А как же грабли? Одна река и прочее?
– Грабли… грабли – это сурово! – он рассмеялся.
Rasmus заблеяли Sail away, и Славка возмутился: что, мол, они тут делают. То же, что и Элтон Джон. Будь я одна, лежала бы на полу в своей комнате и ревела. А с ним смешно слушать самый депрессивный депресняк.
– Жизненный опыт – это когда наступаешь на грабли, а ты уже в каске! Подумай, подумай.
Я поинтересовалась, что думает он. Было бы логично завести про разность наших жизней, про кучу прожитых отдельно друг от друга лет, про разные города, наконец, про старые обиды. Но все это казалось таким несущественным, таким пошлым, надуманным и мелким на фоне надвигающейся неизвестности и угадываемой за ней катастрофы. Может, это просто страх? В моем случае вполне понятный бабий страх одиночества, нищеты и старости. А он? Чего боится он? Тяжелые времена одному пережить проще, когда ни о ком душа не болит. Война со всех сторон, а я опять влюблен… что ты будешь делать? – звучал в моей голове «Сплин».
Но на этом диске русскоязычных нет и тему сердечности и мечтательности продолжили Forgive-me-not.
– Ты какая-то нервная и мрачная, – заметил Слава, – впрочем, ты и в юности особой веселостью не отличалась, но ребята мне говорили, что ты изменилась. Полюбила яркие цвета, стала иначе одеваться.
Я пожала плечами – мол, да, было такое, и до эпидемии, до этой непонятной ситуации у меня были какие-то планы и надежды. Не скажу мечты – они давно превратились в цели и их просто достигаешь. Теперь же и на работе не поймешь что, и с личным все глухо, и книги мои как были нужны только мне, так и остались. А жизнь проходит. Кто знает, сколько времени осталось…
– Да брось ты! Пусть другие помирают, а ты даже не думай об этом.
– Я всегда чувствовала, что времени мало и мне надо многое сказать. Поэтому я написала впрок – можно теперь заняться изданием. Ну да ладно, это все ярмарка тщеславия и вопли выжившего ребенка.
Он спросил, что с работой – ведь работаю я в Минздраве и на нас эпидемия должна повлиять благотворно. О чем мне волноваться?
– Сейчас врачи вновь стали героями, им платить